Томас не успел вспылить, муравьи, видите ли, не тем
питаются, а что сами не ели сутки, впереди в самом деле из-за угла мелькнуло
белым. Словно ветерок колыхнул краем одежды. Стиснул зубы, потом рассчитается,
медленно начал продвигаться за кустами.
С той стороны в самом деле оказались ворота — тяжелые,
широкие. С навесом, чтобы переждать дождь, хотя какой дождь на седьмом небе...
а может и бывает, Всевышний может любить дождь, почему нет, ручки из чистого
золота, блестят. По обе стороны стоят, как две белые статуи, серафимы с
огненными мечами. Томас заметил под белыми хламидами добротные доспехи, похоже,
миланской работы, легкие и удивительно прочные. Сапоги скорее парадные, для
верховой езды непригодные, каблуки высоковаты, за стремя будут цепляться, а
голенища приспущены, что мешает и при ходьбе.
— Опять драться? — прошептал Томас. — Не
будет мне вовек прощения...
— Отступишь?
— Ты что? — удивился Томас. — Сам же говорил,
что за красивую женщину... А тут не просто красивая, тут Ярослава!
Он поперхнулся, попятился в кусты. По усыпанной золотым
песком дорожке навстречу шло, пока что не видя их, массивное животное ростом с
раскормленного теленка, с оранжевой шерстью, сплошь усыпанное круглыми, как у
совы, глазами, только с длинными ресницами, человечьими веками. Глазами покрыты
морда, бока, спина, ляжки, вплоть до копыт. Увидев копыта, Томас перевел
дыхание, уже знал, что любой зверь с копытами разве что лягнет, но уж не
кинется и не покусает.
— Что это? — спросил он пораженно.
— Кто из нас христианин? — огрызнулся Олег. Он
дернул Томаса вглубь кустов, и животное медленно прошествовало мимо. Пахнуло
слабым ароматом мускуса и чесночной колбасой. — Это... как их... помесь
престола с властями. Только чего они здесь? Я уж подумал было, что ислам
отвоевал у твоих христиан эти земли. Ты можешь пробежать во-о-он до тех кустов,
без своего конского топота?
Томас обиделся:
— Я смогу, но эти все равно увидят?
— Хрен они увидят.
Олег пошарил под ногами, Томас видел, как из его ладони
выскользнуло что-то сверкающее, на той стороне колыхнулись ветви, стражи
немедленно повернулись в ту сторону, вытянули шеи. Томас сорвался с места, с
похолодевшим сердцем помчался через открытое место, чувствуя себя не просто голым
и беззащитным, но со снятой кожей, клятвопреступником и святотатцем, хуже
сарацина.
Глава 11
Затаившись за створками ворот, Томас с бешено бьющимся
сердцем ждал, обливаясь жарким потом. По ту сторону ворот опять шелестнули
ветви, потом словно бы стражи переступили с ноги на ногу... или сдвинулись в
сторону посмотреть, Томас затравленно ждал, только сейчас ощутил во всей
полноте своесвятотатство,богохульство,пренебрежениесвятынями,
архипреступность...
Но мимо прошмыгнуло серое, он ощутил запах кислой псины, и,
встрепенувшись, душа вскинула его на ноги, заставила догнать калику. Они
пробежали на цыпочках уже вдоль внутренней стороны ограды. Томас прошептал в
бессильном страхе:
— Нас же видно из окон хеха... небесного дворца!
— Видно, но не видят, — буркнул Олег.
— Как это?
— Когда размышляешь, сэр Томас, то не видишь, что ешь,
во что одеваешься, с кем спишь, кто перед тобой скачет...
Они перебежали к мраморным ступеням, настолько широким, что
нужно три длинных шага, чтобы достичь следующей. Томас сжимался от грохота
своих гремящих шагов, будто все еще в каменоломне крушит молотом стену. У
величественных врат, украшенных золотом и драгоценными каменьями, высился
широкий в плечах шестикрылый серафим. Ноги расставил, огненный меч на плече.
Белоснежная туника распахнулась на груди, открывая стальные доспехи дивной
работы, от совершенства которых у Томаса защемило сердце. Лицо было надменное,
а когда вперил грозные очи в набегающих пришельцев, Томас содрогнулся, будто
пораженный молнией.
Пурпурные веки поднимались все выше, открывая невиданные
оранжевые глаза цвета расплавленного золота, Томас остановился, перестал
дышать, в душе возникла щемящая тоска, понял, что никогда не сможет не то, что
причинить вред этому небесному существу, но даже оскорбить словом, взглядом,
дыханием...
Голос серафима прозвучал как серебряные фанфары, которыми
возвещают о начале королевского турнира:
— Кто такие?
Томас содрогнулся от сладкой боли, душе открылись незримые
высоты, и совсем некстати с другой стороны прозвучал запыхавшийся голос:
— Эй ты, с крыльями!.. Стоишь, а в наши святыни проник
язычник!
Серафим отшатнулся, в оранжевых глазах вспыхнули белые
молнии:
— Язычник? Невозможно!
Олег крикнул торопливо:
— Имеющий очи да видит!
Он хладнокровно указал на Томаса. Рыцарь онемел от такой
наглости. Серафим грозно вперил в него оранжевые очи, они тут же заполыхали
огнем, сделал шаг к Томасу. Тот беспомощно мекал и разводил руками, а Олег с
тем же хладнокровием ударил серафима по затылку с такой силой, что тот, падая,
едва не сбил Томаса.
— Ну ты и свинья, — сказал Томас с отвращением.
Олег подхватил на лету ниспадающую красиво хламиду, взгляд
стал задумчивым:
— А что, ежели нам переодеться?
— Что? — ужаснулся Томас. — Чтобы я сменил
доспехи на это... это?
— Это ангельское облачение, — возразил Олег, но
увидел гневное лицо рыцаря, добавил, — серафимье! Ты мог бы одеть поверх
своего побитого железа.
Томас на миг задумался, в синих глазах промелькнуло
сомнение:
— И в таком виде покажусь Ярославе? В белом хитоне и с
дурацкими крыльями? Да еще с шестью, как у урода? Меня засмеют все рыцари.
— Я никому не скажу, — пообещал Олег.
— Бабушке своей скажи, — зло бросил Томас. —
Тебя из Британии и в шею не выбить, пока всем не нашепчешь.
Олег пожал плечами, как хошь, снова мраморные плиты
отзывались на их шаги, как показалось Томасу, грохотом лавины. Большие ворота
начали распахиваться бесшумно и достаточно легко, хотя плечи калики вздулись
горами мышц. Самому ему, успел заметить Томас, переодеться даже не пришло в
голову. Хотя мог бы, дабы посмеяться над величием ангелов и всего небесного
воинства.
— В хехалот! — закричал Олег.
Грудь его раздулась, плечи напряглись. Преображение кроткого
отшельника в озверелого воина было таким разительным, что Томас не мог оторвать
глаз, хотя надо было мчаться по переходам дворца и рубить всех, а там Господь
разберется, кто прав, а кто виноват. Калика стал выше, шире в груди, мышцы
заиграли как молодые удавы, и теперь было видно, что в теле калики нет ни капли
жира или дурного мяса, а только тугая плоть, которую не всякий топор возьмет.
