Череп воина до самой переносицы был разрублен. Калика уходил
все дальше, а Томас поспешно старался понять принцип действия славянского
оружия: топор на лету ударяется рукоятью о край щита, зацепляется и... с
размаха с удесятеренной силой достает лезвием укрывшегося за ним воина!
— Да, — сказал он с почтительным уважением, —
это еще почище того приема! Ну, когда ты поразил стрелами людей Шахрая!
Помнишь, укрылись за передвижным щитом, мерзавцы?
— Это когда ты отдал Яру, а еще и доплатил?
Томас яростно засопел, но умолк.
Глава 9
Томас жадно устремился к зелени, верхушки деревьев колыхались
всего в полусотне фунтов. От земли тянуло свежестью, благодатной влагой.
Истомленное жаждой тело чувствовало близость ручья с чистой холодной водой...
Внезапно калика сказал удивленно:
— Ты куды?
Томас кивнул молча, не в силах разжать спекшиеся жаждой
губы. Уши вздрогнули как у зверя, он уловил слабое журчание воды.
— Чего? — спросил калика подозрительно. — А,
искупаться восхотел... Нет, рыба задохнется. Да и некогда.
Он свернул в неприметную щель, оттуда несло таким жаром,
словно там был вход в ад. Томас брел, натыкаясь на стены, но к счастью, проход
почти сразу вывел в долину, которая показалась Томасу вырубленной внутри горы
гигантской пещерой. Под ногами был камень, даже не плиты, а умело вырубленный
ровный пол, сглаженный молотами, затем отшлифованный множеством ног. На той
стороне прямо из горы выступал языческий храм. По крайней мере высокие арки
входа, каменные драконы, звери, воины-великаны, а сам вход пугающе зиял
чернотой.
Томас дивился, а калика махнул рукой:
— Старые горы...
Вид у него был такой, что этим все сказано, и Томас спросил
почти враждебно:
— Ну и что?
— Здесь все источено как червяками. То мрамор ломали
для царских дворцов, от них ныне песка не осталось, то целыми племенами
прятались от чужаков, то опять же что-то рыли, искали, выгребали... Эти пещеры
только дурак или ленивый не приспособлял для чего-нибудь нового, своего.
Дыхание Томаса чуть выровнялось, но пот все еще заливал
глаза. На подгибающихся ногах он тащился за Олегом, считал шаги. Вот еще пять
шагов, и упадет. Вот еще три — и рухнет. Вот два — и грохнется как куча
железа... Он видел словно сквозь пелену дождя, как из темного входа храма вышли
двое. Один тут же метнулся назад, а затем к отчаянию Томаса оттуда как муравьи
начали выплескиваться воины в бронзовых доспехах, одетых прямо на голое тело.
Они не выглядели особо опасными, но их десятки, а потом уже и сотни, а Томас
чувствовал, что не отобьется даже от воробья.
Воины выстроились в три ряда, загородив вход. Их острые
копья смотрели прямо в лица чужаков. Навстречу вышли двое в длинных одеждах,
Томас признал в них жрецов, хоть и языческих. Что-то роднит, хоть он и раньше
не любил признаваться, христианских священников и сарацинских мулл, а теперь
еще и всевозможных языческих жрецов.
— Нам не пройти, — сказал он тихонько.
— Сурьезные ребята, — согласился калика.
Он не сбавил шаг, будто подозревал, что Томас просто устал и
хочет отдохнуть. Томас сказал предостерегающе:
— Они нас как жуков насадят на свои палки.
Калика подумал, сказал:
— Да, острые.
Но шагу не сбавил. Томас опустил ладонь на рукоять меча. Он
чувствовал, что не только махать им, даже вытащить из ножен не сумеет, но
спросил уже безнадежно:
— Опять будет рубка?.. И алой кровью своей вспоим
ненасытных пьяниц: железо, сталь и свинец... Гм, почему свинец...
Калика бросил с отвращением:
— Тебе бы все драться, петух в железках.
— А как же ты надеешься...
Он не договорил, копья уже почти упирались Олегу в грудь,
когда оба жреца, всмотревшись в него, внезапно пали ниц с
восторженно-отчаянными воплями:
— О, великий Маудгальяна!
— О, сотрясший одним пальцем дворец Шакры!
— О, победивший Нандопанонду, царя нагов!
— О, имеющий махапурушалакшану!
— О...
Калика благословил их небрежным движением длани, миновал с
той безучастностью, с какой верблюд проходит мимо христианского храма. Копья
опустились, Томас с трепетом стал свидетелем удивительного зрелища, когда сотни
воинов разом опустились на колени, затем простерлись по земле, будто стараясь
как ящерицы раздвинуть песок и уйти вглубь. А жрецы, видя, что странствующий
мудрец не желает быть оторванным от благочестивых размышлений, остались на
месте, лишь воздели руки вдогонку.
Томас ошарашено оглядывался:
— Чего это они?.. Какой-то мауда... тьфу!.. и не
выговоришь.
— Обознались, — буркнул Олег безучастно.
Погруженный в свои благочестивые думы — знаю твое
благочестие, подумал Томас сварливо — он вошел в темный ход. Вдали горели
светильники, пахло растопленным бараньим жиром. Просторный зал освещен слабо, в
глазах после яркого солнца поплыли светлые круги. Вокруг двигались тени, Томас
не мог отличить какие из них настоящие, а какие нечестивые призраки.
Чувствуя себя не в себе, он спросил лишь затем, чтобы
слышать человеческий голос, пусть даже свой, и не потерять калику:
— А зачем дворец сотрясал? Это ж целая гора — не дерево
со спелыми грушами!
— А Шакра больно щеки дул, — ответил калика
отстранено, глаза были отсутствующие, он мыслями был далеко, — надо было
щелкнуть по носу... А скажи, сэр рыцарь, тебе ничего странного не показалось,
когда мы сюда шли?
Томасу казалось странным все, даже чудовищным, особенно то,
что калика когда-то сотрясал чей-то дворец, да еще как сотрясал — видно по
этим, распластанным, но калика явно ждал другого ответа. И Томас сделал вид,
что ушел в глубокое раздумье. Жалел только, что под шлемом да еще в темноте не
видно как морщится его лоб, а брови сходятся на переносице.
Калика исчез, Томас видел только раскоряченную тень, что
шарила по алтарю. Грюкнуло, звякнуло, ближайшие к алтарю светильники вспыхнули
ярче. Калика, огромный и косматый, угрожающе навис на алтарем, перебирал
что-то, ворчал, хмыкал, наконец с треском выломал крышку, а когда вынул руку из
внутренностей алтаря, на ладони лежала золотая веточка, от которой шел чистый
трепетный свет.
— Во, — сказал он удовлетворенно, — сколько лежит,
а все как новенькая!
Он спрыгнул со ступенек, там их было целых три, Томас видел
в зеленых глазах радость. Калика словно помолодел, встретившись со своими
былыми деяниями. Томас не решился спрашивать, в прошлом ли году тряс несчастный
дворец или в позапрошлом веке.
