— Сэр калика, — проговорил Томас с болью, —
Ярослава исчезла.
Калика поднял усталые глаза. Томас видел в них, как сэр
калика ловит ускользающую мысль, затем огонек погас, перед Томасом было лицо
смертельно усталого человека. Эти двое, понял Томас потрясенно, что живут в
сэре калике, оба обладают неимоверной силой, и оба бьются яростно и до конца. А
сам калика — лишь оболочка, поле боя двух могучих Олегов!
Томас сказал тихо:
— Прости...
В оружейном зале перед его глазами поплыла стена с мечами,
боевыми топорами, кинжалами, палицами... С ними воевали и умирали его славные
предки. Так неужто ж он, Томас Мальтон, станет цепляться за ныне бесполезную жизнь?
Пальцы потрогали рукоять меча его деда, с которым тот воевал
и погиб под Хортом. Славный меч, он не подвел деда, да и дед его не опозорил.
Томас упер рукоять в стену, холодное острие прорвало рубашку
на груди против сердца. Он задержал дыхание, шепнул едва слышно: «Яра, я
иду...» и расслабил мышцы, чтобы лезвие вошло легко и высвободило душу. Он
качнулся вперед, острие прорвало кожу и плоть, но тут сильные руки ухватили за
плечи, грубый голос заорал над ухом. Его свалили, ухватили десятки рук, держали
как крестоносцы богатого иудея. В голове был туман, в мыслях он уже встретился
с Ярославой. Но запах солдатского пота, грубые голоса и холодный каменный пол
привели в чувство. Его все еще держал Макдональд, теперь уже кастелян
королевского замка, воины спешно связывали Томасу ноги. В распахнутую дверь
врывались, привлеченные криками, новые воины. Пахло горящим деревом, смолой.
— Как вы посмели... — прошептал Томас. — Я —
ваш король...
— Еще нет, — ответил кто-то.
А другой голос добавил:
— И не будешь, если дурак!
Запруда век не удержала слезы. Хлынули двумя потоками,
оставляя на щеках широкие дорожки. Макдональд, раскрывший рот для злого окрика,
для него Томас все еще не король, а мальчишка, которого он учил ездить на коне,
медленно сомкнул челюсти, тяжело перевел дыхание.
Глава 2
Олега едва не сбила с ног визжащая женщина, а потом за нею
тяжело прогромыхал орущий благим матом мужик в железе пудика на два и с перьями
на шлеме. Сперва Олег решил, что мужик готов измордовать жену за пересоленный
суп, потом услышал его вопли, что уже все кончилось, можно возвращаться в
банкетный зал, столы как раз накрыли, и Олег подумал одобрительно, что Томас
молодец, церемонию бракосочетания провел быстренько, пока что не по-королевски.
Ворота распахнуты настежь, народ из окрестных сел и замков
еще прибывает, но стражей на воротах впятеро больше обычного, оружие только в
зубах не держат, суетятся, орут сорванными голосами. Олег ощутил, что
выныривает из глубоких дум, и тут только заметил, что весь королевский замок
взбудоражен как муравейник, куда бросили сочную лягушку.
— Что-то стряслось? — спросил он в пространство.
Народ не отвечал, почему-то шарахался, а кто-то даже брызнул
на него из крохотной баклажки. Олег понюхал, но ничем не пахло. Он повернулся к
стражам, те в полном вооружении, трезвые и злые, орут и расталкивают народ в
воротах.
— Какие-то у вас свадьбы странные, — сказал Олег с
недоумением. — Больно на собачьи смахивают. Все-таки короля жените, не
простого кобеля.
Старший страж поглядел с отвращением:
— Ты из леса вышел, что ли?
— Из леса, — подтвердил Олег, подумал, добавил
задумчиво, — Давно, а будто вчера... Сейчас какой век? А страна какая?
Гм... Слушай, пикт, чего все орут и мечутся? У вас ритуалы такие?
Страж нервно огрызнулся:
— Сам ты... пикт. В самом деле из Леса! Да не простого
— дремучего. Тут дьявол уволок невесту короля. Ухватил как волк овцу, и в лес.
В нору, то есть. Потому мечутся, святые мощи собирают. Уже пронесли по всему
замку гвоздь из Гроба Господня, две левых руки Иоанна Крестителя, детский череп
Фомы Неверующего... Огромный дьявол такой явился, весь красный, как вон ты,
только от него серой воняло, а от тебя... даже не пойму чем.
Олег вздрогнул, ощутил, как под натиском тревоги разом
очищается взор, по телу пробежала холодная волна. Он ощутил свое тело, и
стражник невольно отступил, когда Олег распрямился и раздвинул плечи.
— А Томас? — спросил он.
Стражник дернулся, вытянулся. Этот голос... или похожий, он
слышал тридцать лет тому, когда в славной битве англы и саксы разгромили
наголову норманнов, тогда хрипло и страшно голос герцога МакИтры вывел к
победе.
— Стерегут!
— От чего?
— Дабы не бросился на меч! Двенадцать лучших рыцарей
королевства стерегут!
— Благодарю за службу, — бросил Олег коротко.
Он помчался в замок, а осчастливленный страж кричал
вдогонку:
— Рад стараться!.. Служу Британии!.. Боже, храни
короля!.. Бей Мордреда!
Томас как зверь в клетке метался по малому залу, откуда уже
вынесли все оружие, ревел как дикий зверь в лесу, и кричал так страшно, что за
окном в испуге взлетали голуби. Вдоль всех четырех стен зала блистало железо.
Сперва Олег подумал, что прибавилось рыцарских статуй, но у двенадцати железных
исполинов были подняты забрала, суровые лица смотрели с глубоким сочувствием и
полной беспомощностью.
— Томас, — сказал Олег торопливо, — возьми
себя в руки.
Томас разъяренно гаркнул:
— Еще чего! Стану я всякую мерзость брать в руки!.. Да,
я — мерзавец, позволивший увести невесту прямо из-под венца! Я не только
королевского меча, даже простой булавы недостоин, разве что палицы, как у
тебя...
— Ну-ну, зачем уж так... Пусть сплоховал, ты такой от
природы, но как же другие? У тебя ж народу, все ищут с кем бы подраться!
Томас ответил с едкой горечью:
— Отдали. Без спора.
— Почему? — изумился калика.
— Потому что мертвый. А к мертвым уважение надо иметь.
— Мертвый, — изумился калика. — А по мне, так
дохлый, а не мертвый. И ты дохлому отдал невесту? Что-то я, видать, слишком
долго в пещере просидел. Сложные вещи понимаю, а простые — хоть кол на шлеме теши.
Томас, не слушая, грохнул кулаком о стол. Слезы оросили
лицо, он взвыл как раненый зверь, потерявший детенышей:
— Но почему?.. Ведь она чиста! В рай, еще понимаю, хотя
в задницу этот рай, но как могли в ад?
В зеленых глазах калики было глубокое сочувствие. Когда
Томас ухватился за горло, будто пытался удушить себя собственными руками,
калика толкнул молодого короля прямо на ложе. На лице калики отразилась горькая
насмешка:
— Понять хочешь? Веру? Разве не ваш отец церкви изрек:
«Верую, ибо нелепо»? Ишь, понять... Это еще почище, чем понять Русь.
