Олег зябко передернул плечами. Томас чувствовал как
отшельник подобрался, словно готовился без разбега вскочить на скачущего мимо
коня. Дыхание стало прерывистым. Взлохмаченная голова на фоне блекнущих звезд
казалась головой чудовища.
— Я слышу... — начал Томас.
В полете стрелы земля взвихрилась, словно песок на дне реки.
Бесшумно поднялась голова, плечи, возделся недвижимый человек, он продолжал
расти, и вот уже из земли поднялись настороженные конские уши...
Томас затаил дыхание. Там высился залитый светом луны и
звезд огромный всадник. Конь — воплощение дикой мощи, всадник чем-то похож на
Олега: в звериной шкуре, широк в плечах.
Он выглядел чудовищно мощной монолитной глыбой, но Томас со
страхом видел, как на краях исполинской фигуры просвечивают звезды. А одна,
особенно яркая, светила прямо через его грудь. Всадник что-то сказал, словно
выдохнул, в голосе было страстное нетерпение, счастье, и Томас понял, что сейчас
они с конем сорвутся с места и ускачут в степь.
Калика кашлянул, негромко сказал что-то на странном языке,
которого Томас никогда не слышал даже у сарацин, но чем-то смутно знакомом.
Глаза всадника, яркие, как звезды, отыскали неподвижные
фигуры Томаса и Олега. Пальцы задержались на поводе, а конь нетерпеливо фыркал
и рыл копытом яму.
— Кто вы, — спросил всадник, — и что делаете
на моем кургане?
— Скиф, — сказал Олег, — это я, Вещий Олег.
Всадник кивнул замедленно. Томасу почудилась в голосе
всадника настороженность:
— Узнаю. А кто с тобой?
— Храбрый англ по имени Томас. Он почти не знает нашего
языка... ну, сам понимаешь, сейчас никто уже не знает, как говорили скифы. У
меня к тебе просьба, Скиф.
Всадник протестующе помотал головой:
— Нет, Олег. Всего лишь раз в году меня отпускают
наверх, чтобы я мог потешить душу в бешеной скачке!.. Я успеваю... я многое
успеваю увидеть, я чувствую запахи, успеваю увидеть все цвета жизни... а ты и
без моей помощи все сделаешь.
Томас видел, как лицо Олега омрачилось. Ему показалось, что
калика готов, но из ложного стыда не решается сказать, что чувствует себя
беспомощным, что столкнулся с силой, которая только сейчас вошла в мир и весь
перевернула, и что на этот раз терпит сокрушительное поражение.
Олег коротко взглянул на Томаса, под кожей вздулись рифленые
желваки. Прорычал совсем не по-отшельнически:
— Скиф... Когда-то для тебя вкус крови и запах пожаров
был слаще всего на свете!
Всадник покачал головой:
— В том мире никто не знает вкуса горячей крови.
— И ничто не горит?
Скиф обратил к нему темные очи, Томас застыл, видя как
вместо глаз блещут две звезды. Гулким голосом, словно говорила сама ночь,
всадник ответил медленно:
— Спрашивай, если я смогу ответить... Мой конь тоже
ждал весь год, он сейчас сорвется с места.
— Ладно, — ответил Олег, Томас с болью увидел, что
калика не сумел получить того, на что надеялся. — Скажи хоть, проход возле
Рипейских гор уцелел?
— Нет, — ответил Скиф.
— А щель под Авзацкими?
— Нет.
— А возле...
— Олег, — прервал всадник, — все закрыто. Мир
изменился! Увы, люди стали слабыми и мягкими. Наш мир теперь закрыт даже для
героев.
Конь заржал, поднялся на дыбы, яростно замолотил передними
копытами воздух. Всадник отбросил в сторону могучую длань с раскрытой ладонью и
растопыренными пальцами, Томас уловил жест прощания, через миг раздался
тяжелый, но частый грохот, который быстро удалился и пропал. Вдали в лунном
свете мелькнула серебряная искорка.
Олег потерянно опустился у костра. Томас потоптался рядом, в
горле стоял комок. Сказал шепотом:
— Не скорби так... Он смог, что мог...
Калика молчал долго, глаза неотрывно следили за гаснущими
искорками. Когда багровые уголья стали почти черными, сказал, словно очнувшись
от обморока:
— Что ж, будем хоть знать, что там искать не стоит.
— И что теперь?
— Спать, — ответил Олег мрачно. — Утро вечера
мудренее.
— Да, — поспешно согласился Томас. — После
такого вечера любое утро покажется райским!
Алая заря разгоралась медленно, робко, застенчиво. Темная
часть неба отодвигалась, словно ее тянули к себе из-за темного края земли.
Впереди румянца полз рассвет, еще сонный, скукоженый от утреннего холода, но
распрямлялся, теснил тьму, из серого превращаясь в светлый, блистающий.
Хворостины щелкали в огне, игриво бросались мелкими
искорками, угольками. От родника донесся плеск, калика разделся до пояса и
обеими ладонями зачерпывал студеную воду, бросал себе в лицо.
Что-то заставило Томаса повернуться. По спине побежали
нехорошие мурашки. В сотне шагов стояла странная белая фигура. Ему показалось,
что это женщина, таинственная и неподвижная, но очертания были сглаженными, он
не был уверен, не мерещится ли и, схватив меч, осторожно пошел к таинственной
гостье. Она появилась ночью, а ночью, как известно, творятся только нехорошие дела.
Кроме любви, конечно, на этот счет Томас не был уверен в мудрости церкви.
Из зарослей травы шарахнулась крохотная козочка.
Остановилась, отбежав и глядя на него через плечо, готовая в любой миг
сорваться стрелой в стремительный бег.
Томас замедлил шаги. Утренний холод сковывал мышцы, но нечто
властно взяло его сердце в ладонь, от которой веяло холодом могилы. Он
чувствовал, как подгибаются колени. Фигура приближалась с каждым его шагом, он
чувствовал необъяснимый страх, но не страх перед противником, этому страху не
мог назвать причину.
Фигура была не то высечена из белого мрамора, изъеденного
временем, не то изваяна из соли, что вернее, недаром же коза так и не ушла,
смотрит жадно и сердито, заметны сероватые вкрапления, желтые пятна.
Томас обошел вокруг, с мечом в руке чувствовал себя глупо.
Женщина прекрасна, хотя и заметно, что не первой молодости, тяжеловата в задней
части, живот раздобрел как у часто рожавшей, лицо пухлое, но милое, мертво
смотрят белые глаза, нос безукоризненно ровный, губы пухлые, скулы приподняты,
во всем девственная чистота и аристократизм, но не теперешний, а некий древний,
хоть тогда и не было аристократов, библейский, что ли...
Калика уже сидел у костра, рот блестел от жира, а глаза сыто
щурились. Волосы на голой груди топорщились, высыхая.
— Готов? — сказал он вместо приветствия. —
Собирайся. Надо идти.
— Сэр калика, — раздраженно огрызнулся
Томас. — Я еще не завтракал! И даже молитву не сказал перед едой. Не скаль
зубы! Важно не знание молитв от начала до конца, а желание их сказать. Знать
могут и лицемеры. Лучше скажи, что это за дивное создание. Мы ж проходили там
вчера вечером, почему не заметили?
