Калика вытер рот тыльной стороной ладони.
— Да? — удивился он. — Так ничего и не
заметил? А ямка с соленой землей?
Томас опешил:
— А это при чем? Там ямка, а здесь чудесное творение
природы...
Калика довольно хлопнул его по колену:
— Это по-моему! Так и надо объяснять. Пусть молодые
народы не забивают себе головы всякими чудесами да легендами. Это просто
соляной столб, сэр Томас. Козы да олени, ты ж знаешь, как любят соль. Отовсюду
чуют по запаху, сбегаются как ошалелые, лижут так, что все слизывают... Вон
даже соленую землю грызли. Чего-то в организме не хватает, как думаешь?
— Соли не хватает, — ответил Томас
раздраженно. — Соли! Люди еще дальше за солью ездят. Воюют!
— Знаю, — ответил Олег насмешливо, — Даже вон
та россыпь звезд, что протянулась через все небо, знаешь, как зовется?
— Как?
— Чумацкий шлях, — сказал Олег
наставительно. — Чумаки за солью ездят на край света, а за тыщи лет
нарассыпали из мешков...
Томас торопливо глотал ломти разогретого мяса, запил вином.
Калика уже был на ногах. Томас кое-как проглотил последний кусок, чуть не
удавился, подхватился на ноги. Чувствовал себя виноватым, ибо все-таки его
невесту, уже почти жену, ищут, а он вроде как медлит.
К соляному столбу пугливо подбежали дрожащие от страха дикие
козочки. Умоляюще глядя на больших и грозных людей, торопливо лизали белую
фигуру, отскакивали, дрожа всем телом, снова подбегали, их красные языки
часто-часто шлепали по белому камню Из кустов нерешительно приближались олени.
Большие глаза тревожно следили за людьми, но уши повернулись в сторону соляного
столба.
Томас оглянулся, хлопнул себя по лбу:
— А как же... откуда взялся этот столб? Вчера вечером
его ж не было. Я запомнил место. Стоит на той же ямке!
Калика шел, задумавшись. Томас дернул за локоть, спросил
громче, прямо в ухо, как глухому. Калика удивился:
— Разве я не сказал?.. В прошлое нельзя оглядываться,
сэр Томас. Особенно, когда сжигаешь все мосты за собой. Надо смотреть только
вперед, думать о грядущем. А эта дура оглянулась! Вот и превратилась в соляной
столб. Уже и пламя там погасло, и городов тех нет, но она все стоит и смотрит.
Посланцы Сатаны, козы, слизывают до основания, то ли из жалости, то ли он не
хочет, чтобы люди вняли предостережению... Ну, а твой бородатый не хочет, чтобы
жертва была напрасной. Вот и вырастает за ночь соляной столб снова и снова.
Томас перестал оглядываться, только много спустя сказал с потрясением
в голосе:
— Это ж сколько веков стоит и смотрит! А вокруг —
пустыня.
Калика равнодушно буркнул:
— Кто знает, что она зрит? Может, все еще видит, как с
неба сыплется огонь, как горят дома, люди, скот, вся прошлая жизнь идет голубым
дымом. Потому никак не опомнится в прежнюю бабу.
Томас окинул статую жены Лота сожалеющим взором:
— Как жаль, что тупые скоты еще до обеда залижут это
прекрасное произведение до неузнаваемости!
— Со скотами так всегда, — согласился Олег. —
Либо растопчут, либо забодают, либо в слюнях утопят. Но настоящее искусство,
как видишь, не гибнет. Возрождается.
Говорил чересчур серьезно, надувал щеки как епископ, Томас
на всякий случай нахмурился и пораздувал ноздри. У язычников нет в душе
святого, над чем только не глумятся! Потому и должна святая церковь железной
дланью искоренить все не свое, истребить, а что не удастся сжечь и пустить по
ветру, то растащить по камешку. Чтобы даже соблазна не осталось.
Пот заливал глаза, Томас смахивал его горстью. Случайно
вскинул лицо, взгляд зацепился за нечто блеснувшее в небе, от чего по всему
телу прошла странная волна свежести и непонятного возбуждения. В то же время он
чувствовал, как страх вздыбил волосы на руках и по всему телу. Кто-то могучий и
властный смотрел на него, как ему показалось, с недоумением и насмешливой
жалостью. Томас ощетинился, ладонь метнулась к рукояти меча.
Ощущение чужого взгляда пропало, но Томас чувствовал, что
неизвестный гигант просто потерял к нему интерес, как он, Томас, не слишком
интересуется заботами муравьев, через которых перешагивает ежечасно. Калика шел
неторопливо, давал ему поспевать в его железе.
— Ты видел? — спросил Томас.
— Чего?
— Кто-то смотрел на нас.
Калика повел плечами:
— А что? Мы мужики видные.
Томас рассердился:
— Кто-то огромный! И сильный, как... как ураган, как
землетрясение.
— Да ну, — сказал калика спокойно, и на Томаса
сразу пахнуло ледяным ветром Гипербореи. Калика отвел глаза, но Томас уже знал
отшельника, тот наверняка ощутил опасность много раньше. И сейчас держится так,
будто уже давно заметил, как кто-то поглядывает на них время от времени.
— Кто это? — спросил он сдавленным голосом.
Калика не замедлил шага:
— Не знаю.
Томас благочестиво перекрестился, даже испустил глубокий
вздох облегчения:
— Славе тебе, Господи!.. Хвала Пресвятой Деве!.. Виват
сорока мученикам!..
— Что с тобой, — буркнул Олег удивленно. —
Такой прилив благочестия! Хоть сейчас в монастырь. Опять воздух колыхнул?
— Да нет, я уж боялся, что все на свете знаешь. А с таким
спутником от тоски удавиться разве что. Да и всякое знание от Сатаны, всяк
знает!
Ноги все труднее отрывались от земли, подошвы шаркали, как у
старика. Калика остановился лишь на короткую трапезу, снова безжалостно поднял,
и так навстречу заходящему солнцу, распухшему и багровому, уже небо запылало
как сарацинская крепость, а они все шли, даже когда на темнеющем небе высыпали
звезды. Томас стискивал зубы, молчал, калика в языческих размышлениях перепутал
день с ночью, но пусть дьявол придет за его душой, если калика услышит мольбу
об отдыхе!
Луна поднялась по-южному крупная, сразу залила мир
серебряным светом, мертвым и призрачным, в котором все знакомое стало
непривычным, пугающим, но вместе с тем загадочно красочным. Даже калика, что
все так же шагает впереди, выглядит не человеком, а существом из другого мира,
где живут по своим законам, странным и причудливым, но привычным для тех
людей... если они люди.
Он зябко повел плечами, хотя все еще не остыл от дневного
жара. Сейчас некогда, а когда все закончится, он сядет и все вспомнит, о чем
говорил и что делал калика. Да и дядя Эдвин, жадный на странности мира,
вытащит подробности как клещами.
От шагающего калики внезапно упали две тени. Одна
полупрозрачная, другая чернее самой ночи. Где она двигалась, там исчезало все,
а потом выныривало как будто из бездны. Бесшумно носились летучие мыши, и чем
дальше продвигались в ночи, тем луна становилась огромнее, а мыши пролетали как
летающие кабаны, волна воздуха едва не сбивала Томаса с ног.
