— Туда, — сказал Томас с облегчением.
— Туда так туда, — равнодушно согласился Олег. Он о
чем-то напряженно думал, за Томасом шел как во сне. — Так они и примут...
Будто своих голодных ртов не хватает.
Томас чувствовал правоту отшельника, но лишь стиснул зубы и
шел дальше. Тряпки намокли и потеплели, даже стали горячими, а запах усилился.
Калика издевательски хмыкал, приотставал, отодвигался, наконец брякнул:
— Как воняет, а?..
По тропке из деревушки брела, загребая стоптанными башмаками
пыль, закутанная в тряпье нищенка. За плечами виднелась старая котомка, голые
ноги в ссадинах, расчесанные до крови. Когда сблизились, Томас сперва
рассмотрел над ее головой колышущееся облачко, а еще чуть погодя понял, что это
стая кровожадных комаров. От усталости она даже не отбивалась, сморщенное лицо
было обращено к земле.
Калика скользнул по ней равнодушным взглядом, а Томас,
повинуясь порыву, спросил:
— Скажи, женщина, ты из этой деревни?
Нищенка подняла на него усталые глаза, лицо было
изможденным, беззубый рот собрался в жемок.
— Нет, благородный рыцарь... Как я могу жить в такой
деревне?
— Но ты шла через нее, — спросил Томас
настойчиво, — ты могла знать, кто там добрее, кто богаче, кто мог бы...
Ребенок завозился, заревел тоненьким противным голосом.
Калика поморщился, отступил на шаг. Нищенка впервые обратила внимание на
сверток в руках Томаса:
— Ребенок?.. Он голоден, благородный рыцарь.
— Сам знаю, — огрызнулся Томас.
Он сделал движение идти, но нищенка протянула обе руки:
— Дай его на минутку мне... У меня еще осталось
молоко... может быть.
Олег видел, как поморщился Томас, но ребенок возился, орал и
дрыгал всеми четырьмя. Сквозь тряпки проступило желтое, закапало через пальцы
рыцаря на ноги. Томас с неохотой сунул ей вопящее существо:
— Ну-ну, попробуй.
Нищенка ловко приняла ребенка одной рукой, другой раздвинула
тряпье на груди. На миг Томас увидел дряблую сморщенную кожу, и тут же ребенок
жадно задвигал такой же сморщенной мордочкой, послышалось торопливое чавканье,
будто маленький поросенок хлебал из корытца. Томас с облегчением перевел дух,
калика кивнул с ленивым одобрением: мол, замолк гадкий свиненок, не будет
верещать всю дорогу.
Когда ребенок наконец отвалился, опузыревший, толстый и
сразу же заснул, нищенка с видимой неохотой протянула его в железные руки:
— Он сыт, благородный Томас. Зайдите в третий дом от
начала. Там бездетная пара, будут счастливы...
Она отвернулась и быстро пошла, сгорбившись и прихрамывая,
укутанная в тряпки так, что не видно было ни волос, ни плеч. Калика присвистнул
озадаченно, нищенка назвала рыцаря по имени, а Томас остолбенело смотрел на
ребенка. Тот мирно спал, толстый и мордастый, но теперь от него гадостно не
пахло, тряпки были совершенно сухие, и... пальцы Томаса перебирали нежнейшую
ткань, чистую и благоухающую, словно ребенка только что выкрали из королевского
дворца. Кончики пальцев нащупали твердые кругляши, будто среди дорогих пеленок
кто-то засунул золотые монеты.
— Это она, — прошептал Томас.
Он влюблено смотрел вслед нищенке. В глаза бил яркий свет,
силуэт нищенки расплывался, двоился, и когда Томас мигнул, смахивая слезу, на
дороге, где только что прошли, было уже пусто.
— Не похожа, — сказал Олег с
неуверенностью. — Как за неделю постарела... Что дороги с человеком
делают! Вот так и состарюсь с тобой...
— Олег, — сказал Томас восторженно. — Ты не
понимаешь, нам снова выпало счастье лицезреть Пречистую Деву!
— Больно часто, — усомнился Олег. — Куда не
пойдем, всюду на нее натыкаемся. То ли нарочно попадается, то ли мы такие
хилые, что без женской помощи шагу не ступим...
Томас всхрапнул оскорблено, он все еще оглядывался через
плечо, но впереди вырастали дома, и он, вздохнув, направился к третьему дому.
Руки заняты, ногой распахивать дверь не стал, хоть и простолюдины, но все-таки
сама Пречистая указала на их дом, и пока стоял в затруднении, Олег удивился:
— У тебя что, языка нет, постучать?
Он взбежал на крыльцо, бухнул в дверь кулаком и, дождавшись
отклика, распахнул для Томаса с его ношей. Женщина в глубине комнаты горбилась
за прялкой, та мерно жужжала, а мужчина у подслеповатого окошка стругал ножку
для табуретки. Мужчина и женщины, оба уже немолодые, битые жизнью, были похожи
как брат и сестра, так годы притирают к себе разных людей, в глазах было
радостное удивление. Мужчина сказал торопливо:
— Давно у нас гостей не было...
— Мир дому сему, — сказал Томас звучным рыцарским
голосом. Он огляделся, куда положить ребенка, не отыскал, все для жилья двух
бездетных, видно, решил не затягивать и решительно сунул сверток
женщине. — Вот! Это ваш ребенок.
Женщина держала ребенка дрожащими руками. В глазах сразу
заблестело, а рот начал кривиться:
— Грешно такому рыцарю так говорить...
Томас широко развел освобожденными руками:
— Ваш! В мире чудес мало, потому что они все сыплются
на нас с сэром каликой. Мы по чудесам ходим, чудесами утираемся. Вы посмотрите
в его рыльце! Вылитый, поросенок, в вас обоих... Небеса знают, что делают. А
нам надо идти.
Мужчина вскочил, табуретка с грохотом полетела на пол.
Расширенными глазами заглядывал то в безмятежное личико ребенка, то с таким
недоверием смотрел на Томаса, что у того засвербило в носу, а в глазах
защипало. В глазах и лицах бездетных супругов было отчаяние и страстная
надежда, что вдруг да это не окажется бессердечной шуткой со стороны богатого
рыцаря.
Томас попятился, мужчина опомнился:
— Хоть перекусите чуть! Мы только что обед
приготовили...
Томас поколебался:
— Мы в самом деле проголодались, но сожрем все, вплоть
до скатерти. Вам придется после нас либо голодать, либо просить у соседей.
Мужчина сказал умоляюще:
— Мы сготовим себе еще! А ребенку... сейчас жена
сбегает к соседям за молоком, а я...
— Не стоит, — бросил Томас небрежно. Заметил
мелькнувший страх в глазах мужчины, добавил торопливо, — он жратаньки
захочет не скоро. Сама Пресвятая Дева только что покормила, а ее молоко должно
быть сытное. А вот мы, в самом деле, ели еще вчера...
Женщина стояла у окна, ребенка не выпускала из рук, лицо
было безумно счастливое, слезы безостановочно катились по исхудавшему лицу, но
губы кривились в улыбке. Прозрачные капли падали на белоснежные пеленки,
оставляя мокрые следы. Мужчина метнулся к печи, вытащил горшок с парующей
кашей, а Томас с облегчением снял шлем, волосы прилипли ко лбу, он чувствовал
свежий воздух, в груди стало легче.
