— Простых королей, — добавил в тон Олег. —
Простых, как твой конь.
— У меня не было простых коней, — огрызнулся Томас
оскорблено.
Ветерок качнул марево пыли, среди человеческих фигурок яснее
проступили нечеловеческие, в полтора раза выше, с плетьми в длинных руках.
Томас услышал окрики, свист рассекаемого воздуха, крики боли. Плети врезались в
плоть каторжников с резкими хлопками, и в шум дождя часто вплетались эти
щелчки, будто часть капель щелкала по туго натянутому бараньему пузырю в окне.
Олег присмотрелся, начал спускаться, выбрав узкую тропку
слегка наискось. Томас оглядывался, держа меч наготове. Мокрые от пота
изможденные фигуры каторжников приближались. Олег пробрался над их головами,
присел на корточки.
Каторжники с усилием втаскивали на толстых пеньковых канатах
огромные глыбы с уже обтесанными краями. Каждый камень поднимали по восемь
человек, жилы натягивались так, что едва не рвались от натуги. Под тонкой
кожей, изорванной бичом, ребра ходили ходуном, а сиплое дыхание вплеталось в общий
мерный шум каменоломни.
Олег всмотрелся, позвал тихонько:
— Фагим!.. Эй, Фагим!
Один каторжник вздрогнул, дико огляделся. Томас видел, как
вздрогнул, когда поднял голову, и глаза нашли Олега. Красноволосый отшельник
выглядел в самом деле страшновато, но Томас считал, что он-то привык, а другим
может стать не по себе даже в аду.
— Ты... — прошептал невольник. — Ты тоже
здесь...
— Судьба, — ответил Олег.
Невольник, которого Олег называл Фагимом, выпустил из рук
канат, опасливо оглянулся, сделал шаг в сторону, оказавшись прямо под Олегом.
Вдруг глаза расширились:
— Ты... ты во плоти?
— Да, — ответил Олег, — потому мне труднее,
чем тебе.
Фагим отшатнулся. На лице отразилась хищная радость, потом
недоверие, снова радость, что перешла в ликование. Он оглянулся, поискал
глазами здоровенного беса, тот в двух десятках шагов нещадно стегал кого-то
так, что летели клочья.
— Надо быть безумным... — прошептал он крепнущим
голосом.
— Ты мне это уже говорил, — напомнил Олег. —
И не один раз. Подскажи, как добраться до Вельзевула?
Фагим отшатнулся. Круглые глаза стали как у ястреба:
— Я?
Олег развел руками:
— Больше спросить не у кого.
— Что... что дает тебе думать, что помогу злейшему
врагу?
Олег посмотрел на Томаса, на красного гиганта с бичом:
— Да просто... просто в самом деле спросить не у кого.
Фагим задергался изо рта пошла желтая слюна. Голос стал
хриплым от ненависти:
— Ты... ты, который меня убил... Ты такое... мне? Ты,
который всегда был всезнайкой...
Олег тяжело поднялся, колени хрустнули. Томас тревожно поглядывал
на красного гиганта с бичом. Тот ощутил непорядок, подозрительно всматривался в
их сторону. Фагим ударил обеими руками по каменной стене, едва не дотянувшись
до сапог Олега, захрипел, а когда сполз, на стене остались кровавые следы.
— Фагим, — сказал Олег просительно, — ты же
знаешь, я не был всезнайкой... Потому столько ошибался, получал по голове. И
сейчас я знаю намного меньше тебя! В наш старый добрый мир, где мы... словом,
ворвалась нелепая рабская вера христиан. И культура, и цивилизация равно сметены
и втоптаны в грязь! Все мои знания, умения, даже магия — бессильны перед миром,
где правит не разум, а слепая вера, где восхваляются не герои, а
лакеи-угодники!
Томас разрывался от сочувствия, Олег никогда не говорил с
такой тоской и болью, чувством поражения, обреченности. Фагим вскинул голову, в
запавших глазах была слепая ярость. Он снова бросился на стену, пытаясь
ухватить за сапог Олега, на этот раз пальцы царапнули почти за подошву.
— Ты... враг...
— Жгут библиотеки, — сказал Олег тоскливо, — зверски
убивают ученых, мудрецов, исследователей... Разрушают школы, а строят
монастыри...
— Враг...
— Эх, Фагим!.. Томас, пойдем, — сказал Олег.
Красный гигант направился в их сторону, как вдруг донесся
переполненный ненавистью голос:
— На шестом уровне внизу... есть ход...
Олег спросил быстро:
— Куда?
— Не знаю, — донесся шепот, в котором ненависть
клокотала как кипящее масло в котле. — Это подкоп... Его делают уже сто
тридцать лет... Вчера пробили, но пока никто...
Красный гигант рванулся в их сторону. Невольники падали под
его ударами как стебли травы под острой косой. Двое с жуткими криками исчезли
за краем, из бездны донесся удаляющийся крик. Олег с Томасом отступили за
камни, пригнулись. Слышен был рев, звонкие удары бича, стоны несчастного. Лицо
Олега было мрачное, глаза отводил, на Томаса не смотрел.
— Ты его знаешь? — спросил Томас шепотом, тут же
устыдился глупого вопроса. Поспешно спросил: — Доверяешь?
— Нет, конечно, — ответил Олег тихо. — Ты же
слышал...
— Ты убил его, надеюсь, не в спину?
Олег раздраженно сдвинул плечами:
— Да какая разница? Для магов не важно, как убил.
Важнее, как жил.
Щелкающие удары пошли удаляться, словно надсмотрщик по
дороге раздавал удары направо и налево. Или же, подумал Олег хмуро, но Томасу
говорить не стал, чудовище погнало несчастного для допроса с пристрастием.
Что-то здесь многое не вяжется. Слишком уж на каждом шагу ждет засада, ловушки,
словно многое предусмотрено.
Томас сердито сопел. Убить глаза в глаза или подло в спину —
большая разница. И какими бы высшими ценностями не бахвалился калика, но
никакой мир не будет миром, никакая вера не победит сердца, если можно будет
бить в спину, лежачего, или втроем одного.
Глава 5
Олег шел торопливо, часто оглядывался. Красное небо блекло,
темнело, словно горячая кровь свертывалась в коричневые комки, медленно
проявилась громадная, как таз цирюльника, луна. Хотя бы желтая. как покойник,
или пурпурная, как туша с содранной шкурой, но луна засияла настолько мертвенно
бледным светом, холодным и серебристым, что плечи Томаса сами собой
передернулись как у большого пса, что выскочил из ледяной воды.
В лунном свете Томас видел только темные впадины вместо глаз
Олега, но по всей фигуре было столько напряжения, что наконец ощутил, как под
доспехами побежали мурашки:
— Опасность?
— Кто-то идет по следу, — бросил калика.
— Уверен? — спросил Томас, а руки уже сами
потащили меч из ножен. Он начал прислушиваться, оглядываться, сразу же ударился
головой о камень так, что в черепе зазвонили все колокола Британии, а перед
глазами вспыхнул настолько яркий свет, словно Господь творил мир заново.
Ругнулся, помянув всех святых настолько крепко, что у тех кожа от стыда слезет
как у линяющих змей, пошел по-рыцарски вперед и без оглядки: волхв на то и
волхв, чтобы чуять, а он, рыцарь, чтобы защищать простой люд с мечом в руке, а
не выполнять работу воина-лазутчика.
