Когда дробный перестук копыт удалился, Томас предложил:
— Рискнем короткими перебежками от меня до следующего
дуба?
Калика чему-то хмыкнул, сказал загадочно:
— Люблю людей в доспехах. Такое от них слышишь...
Ладно, только по краю котлована.
Снизу поднимался тяжелый запах пота, испражнений. Стук
превратился в неумолчный грохот, почва постоянно тряслась. Лунный свет серебрил
вершины камней, а в самом котловане было темно. Они долго лежали, всматриваясь
до боли в глазах, уже плавали цветные пятна от напряжения, наконец медленно
стало проступать копошащееся месиво человеческих тел. Тускло поблескивали
кирки, молоты, часто вспыхивали короткие багровые искры. Томас заметил, что
калика вслушивается в доносящийся снизу шум, выуживая крики, слова, жалобы,
стоны.
— Что-то понял?
— Ерунда, — отмахнулся Олег. — Это
тритонисты, пальписты, левоходники...
— Что-то? Говори по-человечески.
— Я и говорю, разве не понял? Здесь собрали тех, кто
поклонялся тритону, когда надо было поставить жертву протею. Еще тех, кто
обошел храм Аспы слева, когда надо справа, кто небрежно затесал кол перед
статуей Теплакенапа...
Голос рыцаря в темноте прозвучал так рассерженно, что Олег
на миг увидел багровое свечение:
— Черт бы побрал... Какой тритон, какая Аспа? Этих
несчастных все еще терзают?
— Как видишь.
— Но уже нет никакой Аспы!
— Как видишь, — повторил Олег, — никому не
нужно прошлое. Как бы высокопарно о нем не говорили. Эти люди заброшены. Мир
изменился, законы и мораль изменились... Их грехи даже ваша злая церковь не
признает грехами, но они все еще терзаются в муках... И так будет.
— Но почему? — прошептал Томас возмущенно.
— А никому не нужно прошлое, — ответил Олег
мертвым голосом. — Что бы ни говорили. Как и мы будем не нужны новому
поколению. Как и те не будут нужны следующим...
Томас покачнулся от волны горечи:
— А как же, мол, без знания прошлого нельзя понять
будущего?
Калика отмахнулся:
— Умничают. Жрать-то всем хочется. В прошлом не было
тех проблем, о которые расшибаем головы сейчас, так что опыт прошлого
неприменим. Так, всего лишь история... Собрание анекдотов.
Грохот молотов то приближался, то уходил в сторону. Луна
иногда пряталась надолго, в эти мгновения они проскакивали открытые
пространства, иной раз едва не сталкиваясь с деловитыми чертями. На кольях
висели отрубленные головы, кровь темными струйками бежала по дереву, лица
дергались в судорогах, в выпученных глазах стояла боль. Они провожали двух
людей покрасневшими белками, губы кривились, но не хрипа не вылетало из
перекошенных ртов, лишенных глоток...
Дальше лунный свет выхватил из тьмы ряд высоких кольев,
белесые, как придонные рыбы, тела на вершинах. Чем ближе подходили, чем больше
холодела кровь от хрипов и стонов несчастных, что постоянно чувствуют, как
заостренное дерево разрывает им плоть. Олег шаг не прибавил, лишь чуть отвернул
голову, а Томаса трясло, он схватил себя обеими руками за голову и сжал,
пытаясь заглушить страшные звуки рвущегося мяса, и только страх, что уже отстал
от калики заставил ослабевшие ноги двигаться быстрее.
В одном месте Томас успел увидел прикованного к стене
огромного человека. Широкие плечи и могучая грудь говорили о его великих
достоинствах, как могучие руки — о исполинской силе. Томасу почудилось, что
тело прикованного словно бы струится, лишь потом понял с содроганием, что тот с
ног до головы покрыт полчищами злых ос.
Калика кивнул привязанному великану:
— А, Керсасп... Прости, но за нами и так погоня.
Когда ушли далеко, Томас шепнул, косясь через плечо на
оставленного гиганта:
— За что он здесь?
— Загасил огонь ударом палицы, — буркнул
Олег. — Как видишь, в старину за что только не карали.
Томас удивился:
— Я сам видел как сарацины бросили одного в костер
только за то, что тот плюнул в огонь. Справедливо! Разве в огонь можно
плевать?.. А тут ему еще и добавят.
Воздух был сухой и горячий, вскоре увидели впереди страшное
багровое зарево. Только горело не само небо, а земля. Осторожно приблизились,
закрывая лицо руками от жара, там текла огненная река. В ней несло людей, что
страшно кричали и пытались выбраться, но берег был крут, руки несчастных не
доставали до края.
Томас с содроганием смотрел, вздыхал, спросил сдавленно:
— За что их так?
— Откуда я знаю? — огрызнулся Олег. — Это
тебе знать лучше. Ваш ад, христианский!
Несчастные горели, но не сгорали, страшно было смотреть, как
пытаются выскочить из сжигающего жара, но от усилий уходили в горящую тяжелую
массу с головой. Томас шел по краю, стараясь не смотреть на казнимых, но все же
бросал взгляды украдкой, вдруг остановился, всматриваясь в человека, которого
несло вдоль самого берега, тот молча хватался окровавленными руками, на голове
чудом сохранился шлем, сейчас докрасна раскаленный, пышущий жаром.
Его упорно тащило вдоль берега, он стонал сквозь зубы, но
всякий раз пытался ухватиться, хотя ему приходилось из-за железного шлема хуже
других: срывался и погружался с головой, а выныривал намного ниже по течению.
Томас наклонился с криком:
— Кто ты, доблестный?
Человек, которого несло уже мимо, хрипло прокричал:
— Эдвин Торнхейм... из рода Белунгов...
Томас упал животом на берег, протянул руку и, вскрикнув от
боли, успел ухватить за скрюченные пальцы обреченного. На долгий страшный миг
показалось, что течение и тяжелый Эдвин увлекут в огненную реку, ухватиться не
за что, а калика уже убрел далеко, но Томас боролся изо всех сил, рвал жилы,
кряхтел, стонал и плакал от ожогов, но устоял, а сэр Эдвин ухитрился ухватиться
другой рукой за край берега, с усилием подтянулся. Томас ухватил его за голое
плечо, горячее и с бегущими язычками пламени, подтащил, и Эдвин тяжело
перевалился на берег.
Мгновение он лежал, дыша хрипло. Огоньки медленно гасли по
всему телу, потом с натугой перекатился в сторону от реки. Томас с облегчением
поймал вдали взглядом калику. Освещенный красным пламенем, тот стоял на
излучине, махал рукой. Томас помахал в ответ, спросил жадно:
— Доблестный сэр Торнхейм, знаете ли здешние места?
— Нет, — прозвучал хриплый ответ. Обгорелое лицо
казнимого рыцаря было страшным, — меня занесло издали... и я никогда не
покидал реки... Кто ты, доблестный рыцарь?
— Томас Мальтон из Гисленда, — ответил Томас с
достоинством. — Прости, благородный рыцарь, но я должен спешить... Ты уж,
если попытаешься выбраться, выбирайся. А мы... у нас свой квест.
