Калика раздраженно отмахнулся:
— Отдельные случаи! Надо систему менять.
Прошли плато, Томас оглянулся. Отсюда видно было как темное
страшное небо расцвечивают огненные капли. Их было так много, что казалось
будто идет огненный дождь. В оранжевых сполохах мрачно выступали скалы, мертвые
камни, но от ударов с неба лопались, обращались в пыль.
Томас покачал головой:
— Пусть даже отдельные. Но когда их так много, то...
это уже, можно сказать, целый полк. А что среди них есть и узкоглазые риши,
чернокожие каки, желтомордые сарты — так это ж просто люди бьются плечо к плечу
с нелюдством! Не дожидаясь, пока явится кто-то шибко умный и заменит всю
систему, как ты говоришь!
Олег морщился, в словах рыцаря своя правда, но с другой
стороны эти спасатели замедляют приход нового учения. Так бы сразу стало видно
все дыры, глупость, нелепость, несовременность порядков потустороннего мира.
Воздух стал намного суше, теплее, в душе шевельнулось
недоброе предчувствие. Как бы впереди не оказалось то самое огненное озеро...
Томас тоже ощутил нарастающую сухость, запах серы. Ветер
стал горячим как самум пустыни. Всюду торчали голые камни с округленными
краями, будто уже сотни лет ветер дует только в одну сторону.
Олег шел, слегка наклонившись вперед, одолевая встречный
напор. Томас тоже чувствовал, что продавливается сквозь горячую стену воздуха,
но в железе шагать легче... или тяжелее?.. Олег не успевал взмокнуть от жара,
как ветер высушивал кожу, а тут под доспехами вязаную рубашку хоть выжимай
Глаза щипало, сквозь мутную пелену видел, как Олег взобрался
на гребень, упал среди камней. На подгибающихся ногах Томас доковылял, рухнул
рядом. Горячий воздух бросался в лицо не только спереди, но и как бы снизу...
Голова его почти свисала над краем пропасти. Другой край
угадывался в дрожащем от жары воздухе не ближе, чем за милю. Это было похоже на
гигантский котел, вырубленный в горах. Далеко внизу кипела и клокотала багровая
лава. Коричневая корка лопалась, выстреливали оранжевые струи огня, заливали
лаву, быстро желтея, превращаясь в пурпур, остывая до багрового, но оранжевые
языки раскаленного метала выплескивались повсюду. Темные комочки шлака плавали
редкими островками. Вся поверхность бурлила, кипела, взрывалась фонтанчиками
раскаленного почти добела тяжелого огня.
— Что это? — спросил Олег.
Томас подумал, порылся в памяти, рассказах прелата, забавных
случаях, что рассказывали воины на привалах, ответил уверенно:
— Геенна.
— Это здесь... ваши души греются?
Томас ответил с достоинством:
— Только нагрешившие.
— Ну-ну... Только что-то пусто. Здесь же должно быть
все крестоносное войско, вся Британия, да и весь христианский мир...
Томас прервал:
— Что-то ты недопонимаешь в нашем мире, сэр язычник! Не
может же душа разорваться сразу в сто мест? Ежели кто-то больше
лжесвидетельствовал, чем воровал, то он сейчас в другом месте лижет раскаленную
сковороду, а ежели подкалывал праведного христианина нечестивыми шуточками, то
возле дворца самого Сатаны корчится на колу...
Олег буркнул:
— Все понятно, можешь не продолжать. Все равно не
пойму, почему здесь ни одного?
Томас улыбнулся с чувством полнейшего превосходства над
язычником, который всю дорогу тыкал его носом в то, что считал очевидным, а
здесь не понимает простейших вещей, известных ребенку:
— Вчера был страстной четверг!
Он вытер пот, чтобы лучше видеть непонимающее лицо
всезнающего отшельника. Тот сердито подвигал бровями:
— Да плевать на ваши календари. Ну и что?
— Как что? — сказал Томас с расстановкой. —
Ты еще не понимаешь?
— Нет, — ответил Олег раздраженно.
Томас сказал сожалеюще:
— Что дикость с людьми делает... Так с виду вполне
человек, хоть зарос и на ушах висит. А такого не знает! Да, пора тебя крестить,
сэр калика. Конечно, эпитимию сперва за грехи накладут, но ты не тревожься
особенно, я похлопочу, чтобы полегче. Так, лет сто в каменоломне камни тесать
на храм Божий, зубочисткой лес валить или поклоны бить Николаю-угоднику... А
потом будешь знать все, как и то, что от Страстного Четверга по самую Троицу
все грешники в аду освобождаются от мук.
Олег, который в продолжении торжествующей речи рыцаря едва
сдерживался, чтобы не дать ему по шее, чтобы рухнул в геенну, и тем самым
проверить, в самом ли деле не сгорит от четверга до троицы, сейчас спросил с
непониманием:
— Почему?
— Не знаешь? Эх ты, а еще в пещерах сидел! Наша
премилосердная Пречистая Дева упросила Господа, чтобы хоть на это время
грешники освобождались от мук.
В зеленых глазах калики все еще стояло недоумение:
— А зачем?
Томас подумал, сдвинул железными плечами:
— Чтобы отвыкли. А то притерпятся!. Человек по всему
привыкает. А после Троицы опять в огонь, тогда-то и начнутся вопли...
Он злорадно засмеялся, потер ладони. Правда, оставалась
жалость, что не узрит Гудвина, тот явно тут сидит, больно паленым пахло, но все
равно приятно, что столько народу здесь, а другие грешники еще и расширяют
геенну, пополнение ожидается. Больно милосердным Господь кажется иной раз, если
послушать монахов, но если смотреть отсюда, то как раз такой, какой надобен
белому свету.
— А-а-а-а, — наконец понял Олег, — перенесли
с субботы на четверг!
— Что перенесли?
— В иудейском аду от мук освобождают по
субботам, — объяснил калика, — у них по субботам нельзя ничего
делать, а в этом филиале...
правила меняют применительно к местным условиям...
Томас на всякий случай насупил брови, чувствовал непочтение,
калика слишком часто упирает на то, что их ад, как и рай, всего лишь выплески
из иудейских. Колонии, так сказать.
Он заметил, что Олег хмурится, сдвигает брови. В зеленых
глазах тревога стала заметнее. Он посматривал то на небо, багровое как
подвешенная туша в мясной лавке, то вытягивал руку, щупал раскаленный воздух.
Томас спросил с самодовольством владетельного государя:
— Что-то не так с геенной?
— Да этот ветер, — сказал Олег с досадливым
недоумением. — Черт, ничего не пойму!
— Да что не так?
— Не в ту сторону, — ответил калика зло.
Томас повертел головой.
— Ты даже знаешь, — сказал он
саркастически, — откуда ветер дует в аду?
— Я знаю, — огрызнулся Олег, — как дует при
пожаре! Горячий воздух поднимается вверх, а при этой жаре должна быть такая
могучая тяга... всякого бы в радиусе версты вместе с холодным воздухом заносило
бы в геенну. Вместе с чертями.
