— А потом возгоняло наверх? — спросил
Томас. — Наверное, чтобы даже так грешники не сбежали. Но тебе-то что? Это
их нечестивое колдовство.
Олег смотрел в геенну мрачно, даже огненные отблески лишь
делали его мрачнее. Голос тоже был тяжелым и темным, как ночь в пещере:
— Легко все объяснять колдовством. Или неисповедимостью
путей вашего бога. Но здесь, боюсь, в самом деле без магии не обошлось.
Понимаешь,
Томас, я уже тут пробовал... Но моя магия здесь не
действует, это точно. Придется идти по-людски. Где зайчиками, где лихими
лисками, где волчиками, а где и муравьями проползать в щелочки...
Томас сказал, стараясь придать голосу мужественную нотку,
хотя от мрачного предчувствия в низу живота начали замерзать внутренности:
— Зайчиками, лисками... Это по-людски?
— Все по-людски. Даже по-рыцарски, и то уже по-людски.
Хотя скажи кому, что по-рыцарски и по-людски будет в чем-то совпадать... гм...
А вообще-то нам повезло...
— В чем?
— А что выходной. У всех пьяные рожи, вилы побросали...
— Вилы?
— Трезубцы, — перевел Олег. — Никакой тебе
охраны. Разболтались, нет опасности, нет противников. Только жалкие грешники,
Если не шуметь, то сумеем прошмыгнуть у них под носом.
Томас сердито стискивал зубы. Это в первый год войны в
Сарацинии пытался везде идти под зов боевого рога, с опущенным забралом и
надежным копьем в недрогнувшей руке. Таких было много, их кости и сейчас белеют
в жарких песках. А он выжил, ибо в Британии воевал по-британски, а в Сарацинии
— по-сарацински. Здесь, правда, не Сарациния, но кто сказал, что он неспособен
учиться воинскому искусству еще и еще? Это не книги, при виде которых скулы
сворачивает зевотой.
Олег уже двинулся потихоньку, пригибаясь и надолго замирая
за камнями. Томас дважды спотыкался так, что железный лязг сотрясал воздух как
призыв к битве, а однажды запнулся за соринку, пытался удержаться, бежал,
сильно наклонившись вперед, с разбега налетел на стену, грянулся как камень из
мощной баллисты в склад с побитыми железными доспехами, зазвенело так, что Олег
скривился и зажал уши, а Томас, еще и отброшенный ударом, рухнул на спину,
покатился, гремя как сцепившиеся колесами боевые тараны.
Олег изготовился к бою, но со стороны чертей слышались только
пьяные выкрики. Осторожно выглянул, в глазах недоверие, медленно выдохнул:
— Ну, Томас, тебя в самом деле хранит Пресвятая.
Томас разбросал руки и ноги, остановив падение, прохрипел,
все еще ничего не видя, кроме вспышек в глазах:
— Я знаю.
— Уши заплевала тем дурням. Совсем глухие, вороны!..
Правда, мы уже далеко, могли в самом деле не услышать. Да еще когда вон тот
пьяный кабан орет погромче, это они так поют... Вон тот, у которого доспех как
у тебя, даже герб похожий, только хвостик льва не в ту сторону...
Томас с трудом поднялся, сел:
— Дикарь ты, сэр калика. Не знаешь, что если хвост льва
в другую сторону, то это не лев, а леопардовидный лев, а то и вовсе
львоподобный леопард. А если хвост задран, то не лев, а леопард...
— Что лев, что леоперд, — сказал Олег
грустно, — все одно зверье. Хотя бы кто нарисовал человека.
Томас так возмутился, что сразу ощутил силы встать и
пощупать меч, на месте ли:
— Кто ж на такое решится? Человека, самого что ни есть
из зверей, волен изобразить разве что сам Господь. Плохо знаешь сложные законы
геральдики, сэр калика! Это не какая-нибудь философия, это наука важная и
нужная в повседневной жизни.
Уже не так таясь, они быстрее бежали вдоль каменной стены.
Томас берег дыхание, помалкивал, он же первым услышал хлопанье крыльев, хриплый
яростный крик. Не разворачиваясь, выхватил на бегу меч, отскочил под укрытие
стены с криком:
— Олег! Сверху!!!
Калика упал как подкошенный, Томас успел увидеть, как его
откатило, словно клок травы под ударом ветра. Сверху на них обрушились толстые
потные твари. Томас люто провел по воздуху широкую блистающую дугу, лезвие
вздрагивало, разрубывая плоть, но дуга получилась полная, сверху и прямо перед
ним шлепались визжащие куски мяса, брызжущие кровью, а с неба на плато падали
крылатые мускулистые черти, все как один с нелепыми трезубцами, глаза горят,
рты перекошены в жутком визге. Томас не дрогнул, лишь как можно быстрее вращал
мечом, в руки хлынула радостная мощь, что просыпается лишь в сладкие мгновения
кровавой битвы.
В редкие мгновения, когда поворачивался, видел, как по
трое-четверо пытаются протиснуться к стене. Судя по тому, что там тоже
слышались их отчаянные вопли, калика все еще держался. Меч отяжелел от выпитой
крови, Томас обливался потом, но вдруг увидел в трех шагах стену из гранита,
ударил перед собой еще крест-накрест, и стену увидел почти целиком. Перед ним
орал и тыкал в него трезубцом толстый черт с отвисшим брюхом. Томас без труда
достал его в голову, и с изумлением понял, что в глазах уже не рябит от
ярко-красных тел, волосатых крыльев, оскаленных морд. Эти морды лежали в лужах
крови по всей площадке.
В стороне раздался вопль, превратился в хрип, и Олег, прежде
чем перешагнуть через труп, брезгливо вытер залитый кровью посох. Лицо его было
суровое:
— Твари...
— Мы отбились снова! — вскрикнул Томас ликующе.
Калика взглянул исподлобья, отвернулся, долго смотрел в
сторону злобно чернеющих гор. Тучи двигались так низко, что задевали брюхом, и
тогда вспыхивали короткие злые искры, словно камнем чиркали по железу.
— Это было просто.
— Просто? — обиделся Томас. — Мы спина к
спине против тысячи вдвоем!.. Ну, пусть не тысячи. Все-таки черти!
— Разжирели, — бросил Олег брезгливо. — Это
не воины. Лет тысячу не дрались! А грешников не пущать из котлов — много ли ума
и воинской сноровки?. Боюсь, сэр Томас, эти были посланы только обнаружить...
— И кто придет следом?
— Тот, кто покрепче.
Над дальними горами вспыхнуло зловещее зарево. Одна из
вершин раскололась, оттуда вырвался столб огня и дыма. Как тесто из квашни
полезла через край красная лава. Низкие тучи вспыхнули, подсвеченные снизу
багровым, там завертелись массы, свиваясь в чудовищный жгут, двигались все
быстрее и быстрее, а в центре воронки Томасу почудился мелькнувший глаз,
огромный и полный нечеловеческой злобы.
— Ого, — сказал калика, и Томас понял по его
дрогнувшему голосу, что отшельник тоже заметил чудовищный смерч, — это уже
за нами...
Он пятился, не отрывая глаз от дальнего неба. Томас
порывался пуститься бегом, но с тоской и страхом чувствовал, что не убежишь,
догонит и сомнет как бог черепаху. Калика, бледный и напряженный, как тетива
лука перед выстрелом, судорожно шарил взглядом то по небу, то у себя под
ногами. Пальцы щупали стену, словно пытался вжаться, войти в камень, укрыться
внутри скалы.
