— Нас ждали.
— Тот послал, — сообщил Томас. — Сам боится,
посылает рабов... Попался бы мне теперь!
Меч в его могучей руке блистал радостно и победно. Слабые
лунные блики разбегались по всему лезвию, сползали на рукоять, и даже рука
Томаса казалась объятой холодным пламенем.
Они не прошли и сотни шагов, как послышался быстрый топот.
Из-за близкой скалы выбежали воины, дышали тяжело, явно спешили издалека, ноги
почти не отрывались от земли, загребали сухую пыль и черный пепел. Каждый был с
топором и при щите, только один бежал с мечом. Томас определил в нем вожака,
потому и направился в его сторону, оставив отшельнику сражаться с
простолюдинами.
— Давай, — поощрил его Олег. — За мать ее...
как ее... ага, благочестивую Анну! Тоже, непорочную... почти.
Томас нахмурился, в этом «почти», усмотрел оскорбление, хотя
калика так уж зря не скажет, что-то чудесное явно стряслось и с матерью
Пречистой девы, похоже, там все семья такая, но сердце уже билось горячо и
мощно, боевой задор выдул мысли как ветер смахивает пепел, ноги задрожали от
жажды броситься в бой, а рука сама выдернула меч. Томас услышал свой яростный
клич:
— За Пречистую Деву, мать ее...
Он поперхнулся, слишком разинул пасть, а пепел так и летит,
выругался, ступил вперед уже молча, а калика с посохом в руках шел слева.
Воины, видя что от них не бегут, с облегчением перешли на шаг, а потом и вовсе
остановились, выравнивая ряд. Все смотрели только на Томаса, отшельник не
выглядит воином, а этот рыцарь громаден и зычен...
Внезапно, к изумлению Томаса, они начали пятиться, не
отрывая от него устрашенных взглядов. В переднем ряду возник торопливый говор.
Задние напирали, а потом, вглядевшись через головы передних в Томаса, тоже
начали отступать.
Томас удивился, но на всякий случай повторил грозно:
— За Пречистую Деву, мать ее и престарелых родителей!
Меч в его могучей длани полыхал зеленым огнем, сам Томас
выглядел как башня, закованная в железо. Воины пятились сильнее, один
споткнулся и упал, остальные же, словно это послужило сигналом, повернулись с
криком ринулись обратно. Некоторые даже отшвырнули топоры, чтобы легче бежать,
а один успел сорвать тяжелые доспехи, стряхнул шлем, благодаря чему обогнал
всех.
Томас гордо расправил плечи, приосанился. Чернь есть чернь,
дай им в руки вместо лопат хоть топоры, хоть мечи.
— Чего они так уж? — спросил он с легким
удивлением, хотя знал ответ.
Калика ответил, как Томас и ожидал:
— Тебя узрели.
— Да но... Опять меч?
Он ожидал, что Олег пояснит, хоть и нехотя, что испугались
не столько меча, сколько его, Томаса Мальтона, отважного и грозного, героя
сарацинских походов, но калика покачал головой:
— На этот раз доспехи.
Томас провел ладонью, все еще вздрагивающей, по выпуклым
пластинам груди. Железо с услужливой готовностью охлаждало пальцы хозяина.
Томасу почудилось, что доспех слегка вибрирует от жажды служить, закрывать
собой от вражеских стрел и мечей.
— В нем тоже магическая сила?
— Сила — да, а насчет магической... Этот доспех носил
Рюрик.
Он пошел дальше, уверенный, что объяснил все, но Томас,
который это имя услышал впервые, удивился:
— Ну и что?
— А то, — откликнулся Олег, не
оборачиваясь, — что это воины чуди. Или мери, я их и раньше путал.
Томас долго карабкался следом, потом повторил непонимающе:
— Ну и что?
— Рюрик, — сказал Олег через плечо, — начал
создавать свое княжество. Понял?
— Не совсем, — признался Томас. — Я тоже буду
создавать... или хотя бы укреплять.
— Пикты уже исчезли, — донесся голос Олега, —
как и кельты, бритты... А здесь исчезли меря, весь, хоты, липяне.... Чудь так
вовсе, чтобы не покориться чужеземному пришельцу, выкопали глубокие ямы, а
потом подрубили столбы, на которых держались пласты земли. Похоронили себя
заживо, призвав своих богов отомстить пришельцу.
Томас крикнул в спину:
— Отомстили?
— Ну, как сказать... Рюрик погиб, его сыны погибли,
внуки погибли, правнуки тоже... но дело было сделано. А от напрасной жертвы
чудинов остались только слова «чудо» да «начудили».
Калика использовал все воинские хитрости, а знал немало, но
к концу дня не спасли увертки. Их явно искали, мелкие отряды бродили как будто
бесцельно, но прочесывали каждую пядь земли, заглядывали в каждую мышиную
норку, будто могли там схорониться, да еще вдвоем.
Томас затравленно оглянулся, но сзади шли десятка два с
копьями и топорами, справа за гребнем слышатся голоса, слева конский или чей-то
еще топот, лишь спереди не больше дюжины...
Переглянувшись, молча бросились вперед. Их заметили раньше,
чем добежали, подняли крик, не могут драться и помирать с молчаливой гордостью,
сказано — чернь, на крик сбежались еще, быдло неумытое, не хотят один на один,
лезут скопом, им лишь бы одолеть, а что с потерей чести — наплевать, куда мир
катится, вот так и убить могут...
Томас дрался молча, люто, злой на одинаковые схватки,
одинаковых воинов, что и драться не умеют — простолюдины с топорами! — но
глядишь и либо задавят числом, либо кто-то ухитрится сдуру или невзначай
просунуть лезвие в щель доспехов. Калика тоже сражался без ярости, но он вроде
бы никогда не злился, что ужасало Томаса. Нельзя же так просто убивать, не
коровы на бойне, это ж люди, их можно только с криком, яро, остервенясь, вгоняя
себя в бешенство, чуть ли не пеной брызгая во все стороны света, за то, что
язычники, что не в ту сторону крестятся, не ту одежду носят, не так смотрят, и
вообще — за то, что виноваты...
Калика молча отступал, враги переступали через трупы, лезли,
топорами размахивали не так уж и неумело, но все же какой дурак посылает
простых против героев?
Когда их ряды стали просвечивать, словно Томас и Олег
увидели последние деревья, а дальше степь, Томас вскрикнул мощно:
— И это все?
— Да ладно тебе, — пробурчал Олег. — Не
надоело?
— Надоело, — согласился Томас. Он двумя мощными
ударами поверг двух, остальные заколебались, а тут еще калика разбил одному
голову как переспелую тыкву, и воины наконец попятились. Томас уже привычно
сделал зверское лицо, потопал ногами, хотел плюнуть вслед убегающим, но вовремя
вспомнил, что еще не поднял забрала. — И все же не понимаю...
— Чего?
— Мы в аду или нет?
Калика вытер посох об одежду убитого, лишь тогда неспешно
осмотрелся. В зеленых глазах появилось сомнение:
— Ну, если иносказательно...
— В задницу моему оруженосцу твои иносказания! Знаю, и на
земле бывает ад... но я не понимаю, почему нашему противнику не выступить
против нас открыто? Самому? Ведь мы в его владениях?
