Калика молчал, лицо было сосредоточенным. Томас тряхнул его
за плечо. Олег досадливо отмахнулся:
— Не мешай. Я мыслю.
— А я что? — обиделся Томас.
— А ты весь кричишь.
— Но я дело кричу!
— Крик всегда не дело. Но в чем-то ты прав.
Непонятно... Я не думаю, что Сатане трудно нас сокрушить. Какая-то непонятная
игра. То ли прощупывают наши силы... зачем?.. то ли кто-то из подручных Сатаны
торопится прибить нас раньше, чем об этом узнает сам хозяин вашего ада.
Томас снял шлем, кое-как стащил панцирь и камнем начал
колотить по железу, старательно выравнивая вмятины.
— Зачем? Может быть, он как раз спал на воротах, когда
мы прошли? Я помню, как-то в крепости для своих рыцарей...
Калика прервал:
— Похоже. Но пока что посылает своих слуг. Однако сам
вряд ли такой же мальчик для битья. И когда явится сам...
Томас усерднее замолотил по доспехам.
От черных скал несло сухим жаром. Томас тащился, обливаясь
потом. Багровое лицо распухло, со лба срывались крупные мутные капли. Сухие
камешки щелкали под железными сапогами, рассыпались, брызгали короткие тусклые
искры. Каменная плита, по которой шли, была такой же мертвой и враждебной как
стена, которую едва не задевали плечами.
— Хоть бы какое дерево, — вымолвил он с
тоской. — Хоть кривое... Какой я дурак, что проклинал в Британии. А сейчас
расцеловал бы даже колючий терновник! Несмотря на то, что он, проклятый,
ободрал Господу нашему лоб как мартовский кот когтями.
Земля потрескалась от жара, а в трещинах Томас со страхом и
отвращением видел красную лаву. Оттуда несло жаром как из жерла кузнечного
горна, земля плавилась, ему чудилось, что под ногами колышется, словно идет по
пленке на горячем молоке, вот-вот прорвется...
В одном месте трещина раздвинулась, притопив каменную плиту.
Кипящая лава бурлила, оттуда несло таким сухим зноем, что у Томаса доспехи
накалились еще издали. Он сказал зло:
— Такое озеро, а пустое... Наверное, приготовлено для
тебя.
Калика покачал головой. Томас развел руками:
— Ну да, не одобряешь! Озеро мало? Или тебя в особом
котле будут в смоле варить?
Олег снова покачал головой:
— Да нет, сэр Томас... Это не мой ад. Совсем-совсем не
мой.
— Не забудь сказать, когда будет идти через твой! Я
хочу взглянуть, что приготовили для тебя. Наверняка что-то особенное.
Олег шел молча, потом тяжело вздохнул:
— Если бы...
— Что? — не понял Томас. — Не знаешь, где
твой ад?
— Нет его, — ответил Олег тоскливо. — Увы, я
из того времени, когда ада еще не было. Как и рая. Вообще потустороннего мира
не было! Кто умирал — переселялся в зверя, птицу, рыбу, дерево... Опять умирал,
опять переселялся. Снова попадал в тело человека... Шел круговорот душ, никто
земли не покидал.
Волосы зашевелились у Томаса на затылке:
— И как же ты...
— Да так. Свой ад и свой рай ношу в себе.
Он умолк, вскинул голову. Из раскаленного неба сыпался...
снег. Томас поспешно поднял забрало, подставил снежинкам разгоряченное лицо. Не
мираж, кожу покалывало приятной прохладой. Они тут же таяли, испарялись, но...
снег в аду?
Олег сказал пораженно:
— Не иначе как твой Макдональд не так истолковал
герб... там, на Земле. Или женщина сказала правду.
— Макдональд да неверно истолкует? — поразился
Томас. — Сэр калика... Ты в пещерах вовсе оторвался от жизни.
Плато уперлось в отвесные горы. Снова искали проходы,
пробирались по узким тропкам. Старые горы все источены пещерами и кавернами как
старый пень короедами, если не больше, а это были настолько старые, что вовсе
ушли под землю, оказавшись в потустороннем мире. Калика отыскал пещеру,
что переходила одна в другую, тянулась на мили, иногда
сужаясь до тайного выхода из замка, но затем обязательно расширяясь так, что в
ней поместился бы королевский замок с его башнями и крепостными стенами.
В одной из пещер Томас узрел жуткую сцену, где огненно рыжий
огромный человек распластался вверх лицом на широком камне. Руки и ноги были
неестественно вывернуты назад, Томас с трудом рассмотрел в слабом свете толстые
цепи, человека приковали так, чтобы чувствовал боль в вывернутых суставах. Над
ним висела толстая отвратительная змея, уже убитая. Из бессильно раскрытой
пасти мерно срывались тяжелые капли. Рядом с прикованным стояла, привстав на
цыпочках, женщина с распущенными волосами. В ее поднятых кверху руках смутно
поблескивала чаша, она держала ее на головой распятого. Яд падал черными
каплями, Томас слышал овальное бульканье.
Пальцы женщины дрожали от напряжения. Металлическая чаша
была тяжела, к тому же яд уже наполнил почти доверху. Ее лицо было смертельно
бледным, руки напряглись, удерживая чашу в неудобной позе. Томас видел, как она
закусила губу.
Томас раскрыл рот, но Олег сказал негромко:
— Поглядел и мимо. Это не наше дело.
Томас послушно скользнул вдоль стены за другом, но прикованный
человек вдруг страшно рванулся в своих странных путах:
— Эй ты, рыжий!.. Не прячь лицо, я тебя узнал!.. Порви
мои цепи! Ты же сможешь, чужак.
Женщина лишь чуть скосила глаза, чаша в ее руках не
дрогнула. Томас с сомнением посмотрел на цепи, скованные невесть из какого
металла, если это металл, ибо похоже скорее на паутину, если можно вообразить
паука размером с корову. Будь цепи булатные, этот рыжий сам давно бы порвал,
понятно. Вот какое сложение. Да и кто бы не порвал...
— Если порву, — спросил Олег с сомнением, —
что будешь делать, Локи?
— Отомщу, — прохрипел рыжеволосый. — Я им
всем отомщу страшно!
Женщина осторожно убрала чашу и, держа на вытянутых руках,
опрометью бросилась к дальней стене. Из пасти змеи черная капля упала на голову
прикованного. Локи рванулся, взвыл, забился с судорогах, закричал. Томас видел,
как молниеносно меняются выражения боли, ненависти, страдания, жажды отомстить,
сокрушить, уничтожить...
Еще две капли успели упасть на мокрые волосы, женщина
вернулась бегом, торопливо подставила чашу под четвертую каплю, успев
подхватить на лету в последний миг железным краем. Томас присел на корточки,
оглушенный ревом, неистовым криком, в котором жажды мести было больше, чем
страданий.
— Ты видишь? — вскричал Локи. — Видишь, что
сделали?
— Мерзавцы, — выругался Олег.
— Освободи!
— Ты еще не остыл, — сказал Олег сожалеюще. —
Ты сам был не совсем прав... Зачем Бальдра убил?.. Ну не ты, а кто стрелу
слепца направил? За эти тыщи лет мог бы и одуматься. Ну, не раскаяться, это
чересчур по-христиански, есть теперь наверху такая рабская вера, а как бы
одуматься, перестать думать о таких мелочах, как убить кого-то, обворовать...
пусть даже верховных богов, выманить сокровища...
