— А нам какая разница? — прошептал Томас. Он
быстро огляделся по сторонам. — Надо вытащить этот камешек, поглядеть.
Калика сказал мертвым голосом:
— Томас, очнись. Здесь глыбы как влитые. Зубами не
ухватиться. А ногти обломаешь.
Томас уже щупал глыбу, стучал кулаком, пытался ухватиться,
но зазор между глыбами слишком мал, удавалось ухватить только кончиками
пальцем. От усилий кровь прилила к голове, волосы слиплись и закрывали глаза.
Тяжелый крест болтался назойливо, стучал по зубам. Томас отмахнулся, но крест
лез в ладонь, требовал внимания. Вдруг его пальцы словно сами ухватились за
холодное железо, а сердце застучало как у пойманного зайца.
Калика присвистнул, когда рыцарь сорвал с шеи крест и начал
остервенело долбить край гранитной глыбы. Тяжелый булат вгрызался как железное
зубило. Мелкие осколки летели как щепки из-под плотничьего топора.
— Ничего себе, — сказал он удивленно, — Ты,
того, поосторожнее... Крепкое железо хрупкое. Не сломай!
— Закрой рот, — посоветовал Томас.
— Ну и железка!
— А ты не верил в силу креста, — упрекнул
Томас. — Что нас вытаскивает отсюда, ежели не животворная мощь святого
распятия?
Калика поспешно сунул пальцы в щель, напрягся, вздулся,
побагровел. Заживающие ссадины полопались, выступили крупные темновишневые
капли. Томас выдолбил с другой стороны, ухватился. Глыба слегка дрогнула,
калика зашипел, придавило пальцы, но глыба уже медленно выдвигалась. Пальцы
перехватывали дальше, оба сопели, всхрапывали, наконец камень выполз почти
весь, калика едва успел отпрыгнуть. Томас не стал удерживать, сунул голову в
пахнувшую сыростью дыру. Успел заметить жидкую грязь, в следующее мгновение
широкая спина калики заслонила. Он встал на четвереньки, заглядывая,
выворачивая шею.
Томас ахнул:
— В самом деле выход... Неужто он не знал?
— Не знаю, — ответил Олег напряженно. — Может
быть, просто дает пометаться... ведь выхода из его царства все равно нет. Я
говорю про эти ошейники.
Томас спросил нервно:
— Но мы все-таки пойдем?
— Умирать надо на бегу, — ответил Олег. —
Даже в грязи до колена.
Передвигались на четвереньках, ползли по острым камням,
обдирая в кровь руки, но вскоре потянуло свежим ветром, где запах смолы
перебивался ароматом пота крепких мужских тел. Томас пробился вперед,
торопился, а когда показался зловещий красный круг света, он выдохнул с таким облегчением,
будто выбрался из преисподней вообще.
Бесконечно кроваво-красное небо нависало тяжелое, как
проклятие родителей. С запада летели быстрые хищные птицы, Томас разглядел
когти на крыльях, а когда стая ушла за горизонт, он сказал тихонько:
— А дальше?
— Не тыкай сапожищами мне в лицо, — ответил калика
раздраженно. — Отползай.
Перебежками, пригибаясь за камнями, они пробрались к
ближайшей россыпи скал. Тень черна как грех, в каменной стене темнела нора.
Слева слышались глухие удары. Томас различил привычные запахи пота, крови,
гниющего мяса. Каменоломня, тюрьма для наказуемых или яма для несчастных,
которых здесь все еще приносят в жертву, как раньше язычники приносили там,
наверху, пока не пришла вера Христа и не велела сжигать только виновных: всяких
ведьм, колдунов, еретиков, а также всех красивых женщин, ибо красоту телесную
дает, как известно, только дьявол.
— Дальше, дальше, — торопил Олег, — еще
насмотришься...
Томас бежал за ним как легконогая лань. Воздух щекотал
потное тело, без доспехов непривычно легко и гадко. Когда на плечи давит
приятная тяжесть железа, на ногах стоишь увереннее, а так сдует любой
ветерок...
Олег прыгал по камням как горный козел, а внизу
проскальзывал как ящерица. Томас несколько раз терял из виду, лунный свет
мерзок, калика рычал как зверь, и они снова бежали, прыгали, карабкались, пока
Олег не вскинул руку, что как голова с множеством рогов отпечаталась на
огромном круглом тазу луны.
Томас осторожно выглянул из-за плеча Олега. Впереди было
ровное место, окруженное острыми скалами. Посредине горел костер, а перед ним
сидела чудовищная женщина, размером со скалу. У нее был вздутый живот, вислые
груди, а толстые, как бревна, ноги раскинуты в стороны. На костре клокотал закопченный
чугунный котел. Грязные неопрятные волосы падали женщине на лицо, Томас не мог
сказать бы, сколько ей лет, но, судя по расплывшейся безобразной фигуре, это
была старуха или почти старуха.
— Томас, слушай внимательно, — прошептал Олег.
Глаза на покрытом сажей лице блестели лихорадочно, как у больного. — Ты
делай все, что сделаю я... И как можно быстрее!
— Да я вроде не ловлю улиток, — обиделся Томас.
— Как можно быстрее, — повторил Олег, и
настойчивость в его голосе послала вдоль хребта Томаса дрожь. Старый ворон зря
не каркнет, а ежели всегда неторопливый отшельник велит поторопиться, то надо
все делать быстрее молнии.
— Ты только мигни, я сам все до-гадаюсь.
— А кому кол на голо... ах да, у тебя обычно шлем, тебе
бесполезно...
Не договорив, он выскользнул из тени, подбежал ближе,
затаился на миг, давая Томасу подобраться ближе. Дальше было залитое лунным
светом пространство. Томас чувствовал, как громко стучит сердце, что земля под
ногами начинает подпрыгивать, а котел на треножнике уже покачивается. Похлебка
робко брызнула на огонь, там яростно зашипело, стрельнуло искорками.
Женщина проворчала низким хриплым голосом, ногу чуть
сдвинула. Томас закусил губы, нога великанши как тараном сбила торчащий из
земли каменный зуб.
Томас видел, как Олег перемахнул через ногу великанши,
прыгнул ей на живот и обеими руками ухватил за грудь. Сам Томас, зная, что не
перепрыгнет так же легко, обогнул ногу, взбежал по толстой шкуре до левой груди
в тот момент, когда великанша вздрогнула, ее огромная ладонь метнулась к
Олегу... но тот уже припал к ее груди. Томас видел все боковым зрением, он сам
ухватил другую грудь великанши, припал губами к огромному соску, похожему на
винный бурдюк. Странно, он ощутил если не хмельное вино, то нечто похожее на
хмельной мед, сделал глоток, поднял голову.
Над ними нависало ужасающее лицо. Волосы падали со лба
толстые, как змеи, глаза горели дьявольской злобой, а изо рта торчали клыки.
Голос, похожий на треск грома, прогремел страшно и пугающе:
— Кто вы, дерзкие?
Олег ответил немедленно:
— Теперь и твои дети, Ангрбода. И молочные братья тем
твоим сыновьям, что сейчас на большой охоте.
Ее рот сжался в прямую линию, в глазах ярость медленно
таяла. Голос стал не таким громыхающим:
— Ловок... Кажется, я тебя припоминаю. Хотя не думала,
что войдешь в родню. А кто второй... отныне тоже мой молочный сын?
