— Врешь, — донеслось со стороны Олега. — Ты
всегда точно рассчитывал все варианты... И сумел как-то рассчитать, хотя ума не
приложу... Мы сами случайно...
Голос Фагима донесся злой, раздраженный:
— Не расчет... Я решил, что все же доберешься... а там
влипнешь... Берегись!
Томас услышал крик, стон, хрипы, сверху посыпались мелкие
камешки. Следом обрушилось тяжелое, вмяло в каменный пол с такой силой, что
Томас разбил губы. Голос калики прогремел над ухом:
— Быстро! Бежим!
Томас пополз на четвереньках, бока обдирало острыми камнями.
Ход был настолько узок, что дважды застревал, думал там и помереть, невольники
прорубывали путь к побегу для своих исхудавших тел, но калика как-то же пролез,
а он тоже не былиночка....
Едва не плача от боли и усилий, мокрый, стонущий, он
протискивался, выдирался из цепких каменных тисков, разбивал в кровь лоб и
локти, сипел и хрипел, а когда впереди повеяло другим воздухом, заплакал от
изнеможения. Там был неумолчный грохот, сильный запах пота и нечистот. Сильные
руки ухватили за голову, дернули, Томас ощутил, что высунулся в мир, где нет
стен, как и пола, в страхе замахал руками. Олег дернул еще, и Томас вывалился
на близкое дно гигантской ямы.
Луна была за тучами, но глаза настолько привыкли к темноте,
что Томас смутно различал стены, трещины, груды молотов. Совсем близко
двигались как призраки темные тела, звонко били металлом по металлу. Вспыхивали
искры, в их слабом свете Томас различил, что невольники вбивают в камень
стальные клинья. Веревки уходили вверх, туда поднимались каменные блоки.
— Надо выбираться, — шепнул Олег. — Воняет,
будто у христиан... ну, которые плоть истязают.
Томас с гадливостью ощутил, что лежит в нечистотах, а его
грудь бурно вздымается, заглатывая гадостный воздух, в котором вообще жить
невозможно. Невольники топтались в дерьме по щиколотку, а где и по колено. Олег
уже ухватился за одну из веревок, карабкался как мышь. Стража наверху, понял
Томас, сюда нет смысла опускаться. Отсюда никуда не денешься... как считали до
этого времени.
Он подпрыгнул, ухватился за толстый канат, по которому полз
калика, догнал, ткнувшись головой в его подошвы. На следующем ярусе перевели
дух, Томас спросил тревожно:
— Что там было?
— Стража решила проведать... — шепнул Олег.
— Значит...?
— Их задержат, насколько удастся. Но скоро отыщут ход.
Томас ухватился за следующую веревку, умному только шепни, а
то и губами подвигай, он уже знает, что его ждет за кражу чужих кур. Калика
карабкался на одном уровне, добрались до третьего яруса снизу. Томас тут же
отыскал веревку, что вела еще выше, отдыхать некогда, так карабкались еще три
уровня, пока не услышали над головами свист бичей, крики и стоны. Невольники
работали как одержимые, быстро связывали глыбы и подавали наверх, а когда глыба
иной раз срывалась, сами бросались под нее, чтобы не раскололась от удара.
Он уже ухватился на веревку, немало не думая о том, как
появился голым перед глазами десятков огромных чертей, вооруженных и
откормленных, как вдруг сзади кто-то тронул за плечо. Он ухватил руку и едва
успел удержаться, чтобы не сломать, ибо за невольником еще двое держали
украшенные чужими письменами ножны, из которых торчала рукоять Зу-л-Факара, а
за их спинами угадывалась фигура третьего, он пытался протянуть Олегу длинную
палку, облепленную грязью и нечистотами.
— Боги, — вскрикнул Томас пораженно, — это
же...
— Торопись, — сказал Олег почти нормальным
голосом, в нем звучало нечеловеческое напряжение. — Они нас заметили.
Томас, ухватив меч, вскарабкался по веревке быстрее
рассерженного муравья. Калика успел на миг раньше, он одной рукой еще держался
за веревку, а другой взмахнул посохом, целясь по ногам стража. Трое чертей,
потеряв равновесие, с воплями полетели вниз, один обрушился на Томаса, тот
вцепился в канат едва не зубами, с ужасом услышал как тот трещит, перед глазами
начали лопаться волоски, он взвизгнул как заяц и успел ухватиться за каменный
край бездны. Олег молча дрался, Томас подтянулся и, не восстанавливая дыхание,
выдернул меч из ножен.
В измученное тело хлынула свирепая мощь. Он сразу ощутил
себя полным сил, молодой отваги и ярости.
— За Пречистую! — вскрикнул он яростно. — Бей
гадов с крыльями!
— Отступаем, — крикнул Олег.
Он пятился, его посох слился в сплошную полосу, даже не
одну, а несколько, кто совался вперед или пытался зайти с боков, тут же
отшатывался, опускался на землю. Томас презирал эти бескровные удары, вокруг
него брызгало как в ливень, в воздух взлетали отрубленные руки, головы, куски
мяса.
— Рыцари не отступают! — бросил он гордо.
— Томас, не будь дураком!
— Я... король, — ответил он, на один удар отвечая
тремя, после чего сразу три черта превратились в шестерых, но не бросились в
бой, а упали под ноги другим. — Дурака в короли не выберут...
— Их сбежится сюда... а уйдем, не погонятся...
— Ага, не погонятся, — возразил он, но тут же
понял, что стража не смеет покинуть каменоломню, ибо тогда разбегутся и
остальные. — Ладно, уговорил...
Черти переглядывались, Томас не успел предупредить калику,
что нечистые что-то замыслили, как вдруг они расступились, за их спинами
мелькнули вскинутые руки с дротиками. Томас в смертельном страхе понял, что
блестящие острия направлены в его незащищенную грудь, судорожно вскинул меч,
удар был таков, что меч едва не вырвало из рук, в груди отозвалось острой
болью, он заорал и прыгнул вперед с разящим мечом, погибать надо в разгар
схватки, рядом сухо трещали черепа под ударами боевой дубины калики, то бишь
чародейского посоха...
Когда чертей осталось всего трое, они переглянулись и
отступили. Томас пятился, пока не вступил в тень, там хищная рука калики
ухватила как лапа дракона. Томас взвыл от боли в раненом плече. Свободной рукой
пощупал грудь, ибо первый дротик отбил мечом, а второй должен был пронзить
незащищенную доспехами грудь...
Кончики пальцев нащупали теплый металл, с которым настолько
сжился, что не замечал. На блестящей поверхности креста не осталось даже
царапины. Из темноты раздался раздраженный голос:
— Если еще раз скажешь о чудотворном кресте, сам
прибью...
— Но он спас, — выдохнул Томас.
— Это Яра тебя спасла. Иди сюда... еще сюда... А
теперь, как говорил один знакомый король, от него и до следующего дуба
перебежками... Иаред, ты где?
Томас тяжело дышал, в груди не только хрипело, но уже и
лязгало, грюкало, он чувствовал, как ошалелое сердце натыкается на ребра, что
как голодные челюсти бешено ходят вверх-вниз.
— Я Томас, — просипел он, — если ты уже
забыл, в своей отшельнической рассеянности, как меня зовут.
