Сердце Равенны предательски екнуло, когда она вспомнила, как настойчиво ее мать говорила о том, что ей просто необходим отдых, чтобы восстановить силы и душевное равновесие после долгой болезни. Равенна была слишком уставшей, чтобы долго ей сопротивляться, поэтому она просто согласилась и поехала в Швейцарию.
Равенна никогда не пользовалась деньгами Пирса и поклялась вернуть ему все до последнего цента. Только приехав в парижскую квартиру, она поняла, что сумму, потраченную Пирсом и ее матерью на лечение, они вряд ли могли себе позволить. Чувство вины накрыло Равенну с головой, когда она увидела, сколько вещей им пришлось продать. Но она ни на минуту не могла подумать, что мать готова украсть чужие деньги ради нее!
Мама, что же ты наделала?
На протяжении долгих лет Сильвия много работала, чтобы у Равенны были теплая одежда, крыша над головой и хорошая школа. Но взять то, что ей не принадлежит…
– Ты лжешь, – холодно сказал Джонас, и холодок пробежал по позвоночнику Равенны.
Равенна украдкой вытерла вспотевшие ладони о брюки и попыталась подавить подступившую к горлу тошноту.
– Я не лгу.
Она не может позволить ему узнать правду. Матери и так досталось от жизни, она не перенесет тюрьму.
Какое-то мгновение Равенна обдумывала возможность рассказать Джонасу, почему ее мать украла деньги и бросила их обеих на милость Джонаса Девесона. Вот только в нем не было ни капли милосердия. За шесть лет, что Пирс и Сильвия прожили вместе, Джонас ни разу даже не поговорил с отцом, словно в его жилах текла ледяная вода, а не кровь.
А теперь она была уверена, что в нем кипит жажда гнева. Может, в его жилах и вода, но вот в глазах явно горит огонь. Этот огонь горел с тех самых пор, как он переступил порог квартиры, презрительно осматривая обстановку, словно смерть отца его совершенно не волновала. Его ненависть к Сильвии была настолько осязаема, что ее почти можно было потрогать руками.
Равенна обязана была защитить маму. Если Сильвия узнает, что кража раскрыта, она вернется, чтобы понести заслуженное наказание. Увидев жестокость в глазах Джонаса, она поняла, что не может позволить матери сесть в тюрьму. Конечно, она не могла игнорировать то, что совершила ее мать, но она могла понять ее поступок.
– На тебя это совсем не похоже, Равенна. – Он покачал головой. – Воровство скорее в стиле Сильвии.
Его уверенность в ней должна была успокоить Равенну, но ярость забурлила в ее крови.
– Ты не имеешь ни малейшего понятия, что в нашем стиле, а что – нет, – процедила Равенна сквозь зубы.
– Я вижу людей насквозь. – Джонас саркастически поднял брови.
Именно этого Равенна и боялась: ей придется немало потрудиться, чтобы убедить его. Возможно, если бы у Сильвии была безупречная репутация, она бы вышла из здания суда с предупреждением и приговором к общественным работам.
Много лет назад, когда отец выгнал Сильвию из дому за то, что она забеременела не в браке, она воровала в магазинах, чтобы прокормить себя. Ее арестовали, но выпустили за примерное поведение. Для молодой женщины, которая до этого была абсолютно законопослушной, это был настоящий ужас. Намного позже, когда Равенне было уже около девяти лет, Сильвию обвинили в краже в доме, в котором она тогда работала.
Равенна как сейчас помнила мертвенно-бледное растерянное лицо матери, когда полиция уводила ее из дома под пристальным взглядом нанимательницы. И не имело никакого значения, что с Сильвии были сняты все обвинения, когда дочь хозяйки задержали при попытке продать семейную реликвию. Сильвию все равно уволили, наверное, из-за того, что ее хозяйке было стыдно за то, что обвинила ни в чем не повинную женщину.
Похоже, невиновность не имеет никакого значения. Джонас заранее осудил ее. Если Сильвию посадят в тюрьму, он поднимет на свет божий всю ее биографию. Его адвокаты сделают из нее бифштекс.
Равенна не могла этого позволить, тем более что мать украла для того, чтобы спасти ее. Чувство вины переполняло ее. В каком отчаянии должна была находиться Сильвия, чтобы взять чужие деньги! Она должна была понимать, что Джонас уничтожит ее, если все узнает. Именно по этой причине Равенна должна действовать.
Она сделала шаг вперед и ткнула указательным пальцем в грудь Джонаса. Ей казалось, что нападение – лучшая защита.
– Ты не знаешь мою мать, – отчеканила она. – Ты даже не жил в Девесон-Холле, когда мы переехали туда.
– Хочешь сказать, что это ты спланировала кражу? – Джонас явно был настроен скептически. – Я так не думаю.
– Ты, – она снова ткнула его пальцем, – ничего обо мне не знаешь.
– Я бы так не сказал. – Теплые пальцы сомкнулись вокруг ее ладони, и Равенна вдруг стала не агрессором, а пленницей. – Кое-что я о тебе знаю. Я знаю, что ты ненавидела школу, особенно математику и естественные науки. Ты хотела сбежать, но не стала этого делать, потому что чувствовала себя обязанной закончить школу ради матери.
– Ты это помнишь? – Ее голос снизился до шепота. Она была уверена, что он забыл о ней на следующий день после того, как встретил.
– Тебя раздражал тот факт, что тебя заставляли играть в баскетбол только потому, что ты высокая. Насколько я помню, ты мечтала быть миниатюрной блондинкой.
Это действительно было так. Равенне трудно было оправдывать надежды матери на то, что она станет успешной в учебе, в то время как она много лет была аутсайдером среди сверстников. Она мечтала слиться с серой массой.
– И тебе не нравилось, как на тебя пялился один из садовников.
Румянец залил ее щеки. В то лето она была нескладным подростком: уже не ребенок, но еще и не взрослая девушка. Она даже не знала, чего хотела. Но она вовсе не возражала, когда Джонас осторожно убрал непослушную прядь волос с ее лица.
Равенна моргнула, возвращаясь в настоящее.
– Ты помнишь о том дне гораздо больше, чем я, – солгала Равенна.
Она успела солгать уже во второй раз за день – рекорд для нее. Может, если она продолжит в том же духе, у нее начнет получаться более убедительно? Ей показалось, или взгляд его серых глаз немного смягчился? Нет. Проще поверить, что она получила работу своей мечты в качестве шефа-кондитера в мишленовском ресторане, чем в то, что у этого человека есть сострадание.
– Ты не слишком изменилась.
– Да неужели? Ты даже не узнал меня. – Она отстранилась, но Джонас не ослабил хватку, продолжая держать ее за руку.
На какое-то мгновение ее сковал страх, пока она не напомнила себе, что он слишком горд, чтобы принуждать женщину. Его хватка была не признаком сексуального влечения, а демонстрацией власти. Но она не собиралась анализировать его поступки, у Равенны и без того было немало поводов для беспокойства.
– А вот ты очень изменился. – Ее тон явно давал понять, что это не комплимент.
В двадцать один год он был потрясающе красив, но помимо этого он был добр и терпелив. Ей он нравился, и нравился очень сильно. Но сейчас он весь словно состоял из острых углов: вспыльчивый, расчетливый, жесткий – чему тут нравиться?
