– Живи, Демьян, тихо и спокойно, и, глядишь, больше не свидимся. А как приедешь, дай весточку о себе, что там у тебя и как. Ну что, договорились?
– Эээ…
– Ну вот и ладно, вижу, что договорились.
Старший санитар, хлопнул Демьяна по заплечью, проводил его глазами до урчавшего средь холодного января бензинными парами ПАЗика, и отправился домой, в городское квартирное тепло.
Демьян приехал в деревню. Его как уже здорового человека нужно было куда-то пристраивать работать. Сначала его определили в скотники. Работал он ни шатко, ни валко, но колхозное начальство заприметило, что Демьян любит бывать на скотобойне, что он с радостью помогает разделывать туши забитых животных, разрубает мясо, чистит двор; словом, проводит там все свободное время. Тогда его и перевели на скотобойню. Демьян стал примерным работником. Он не пил водку, у него не было друзей, и жил он одной работой. А работал он с упоением, забывая обо всем на свете. Люди замечали, что он, прежде чем заколоть очередную жертву, что-то нашептывал ей на ухо, и та с гипнотическим спокойствием принимала смерть, легкую и безболезненную.
Все шло как нельзя лучше в его жизни, и одно только омрачало Демьяну его счастливую жизнь. Собаки. Издавна повелось, что возле скотобойни ищут поживы бездомные псы. У Демьяна собаки вызывали отвращение, даже большее, чем крысы, к которым он, в общем-то, относился спокойно, считая крыс необходимым элементом работы мясника. С собаками же Демьян боролся еще с психушки, после того как одна сука сильно укусила его за ногу.
Демьян отлавливал бездомных псов и забивал их, потом сжигал, облив бензином. Охота за псами превратилась для него в страсть. Он стал оставаться ночевать на скотобойне, чтобы ночью больше забить собак, ведь те собираются на свой промысел только к концу дня, когда багровые тона уходящего летнего заката разливаются по небосводу и затягивают в себя тускнеющий красно-фиолетовый солнечный шар.
Была середина августа, усердие Демьяна и его страсть к уничтожению беспорядка дали о себе знать; скотобойня почти очистилась от бездомных собак. Правда, стало больше крыс, но этих серых, шерстистых, склизких существ с вытянутыми мордочками и полуслепыми бисеринками-глазками никто никогда особо не замечал. А вот то, что бездомные псы были практически истреблены, – это был успех. Они почти все уже были перебиты, кроме одной стаи полусобак-полуволков, хитрых, злющих и выносливых. Наконец Демьян добрался и до них. В один августовский, уже свежеющий вечер он, имея при себе топорик и огромный нож, засел за баки с отходами, рядом с которыми для приманки подбросил наживку – приличный кусок только что освежеванной свинины. Прошел час, и вот, наконец, пришла пегая, юркая разведчица, она сунулась к бакам, за ней следовал вожак, темно-серого окраса костистый пес с мощными челюстями, искусанными в бесчисленных деревенских боях и избитыми людьми худыми боками. Темная пара бездомных собак следовала за ними. Демьян неожиданно выскочил из-за бака, точно рассчитанным ударом поразил пегую разведчицу прямо в сердце, та взывала, спрыгнув с лезвия огромного ножа, обливаясь кровью, скакнула в сторону. Ее лапы подогнулись, а из пасти повисла бесцветная слюна, в глазах мелькнула уходящая безрадостная, собачья жизнь. Демьян обернулся к вожаку, а тот неожиданно, снизу поднырнув под левой человечьей рукой, вцепился мертвой хваткой в правую, державшую нож.
Демьян закричал от сильной боли, кровь ударила в глаза, мускулы напряглись, нож выпал из руки, а пес заурчал, сжимая челюсти, тогда он левой выхватил из-за пояса топорик, чем отпугнул изготовившихся к атаке двух других черных псов, и, крича от боли, рубанул по холке вцепившегося в руку вожака, второй раз, третьим разнес псу череп; резко завоняло полынью, лопухом и свежими, которые скоро начнут наливаться летней гнилью трупами. Звериная и человечья кровь пенилась, круп вожака с чавкающим звуком упал в лужу крови, но челюсти по-прежнему были сомкнуты на руке человека, он с ревом топором содрал их; венозная кровь капала на землю, а дикий судорожный танец боли превратился в погоню за двумя убежавшими от схватки псами. Он несся за ними по сумеречной прогалине в сторону деревни; черная сука забежала в открытую калитку окраинного деревенского дома. Поджав уши и хвост, не заметив лая дворовой шавки, забилась в кусты боярышника.
– Тварь! – обезумевший от крови и боли вбежал во двор и, поливая землю своей черной кровью, раскроил скулившей собаке череп.
– Ты что делаешь, нечистый!
На крыльце дома стояла только что вышедшая из сенцев сухая, высокая, с сединами под платком, разгневанная старуха. Она опиралась одной рукой на клюку, другой держалась за перила крыльца. Старуха погрозила безумному клюкой, и тот сорвавшимся голосом завизжал:
– Ааааа, тварь! Это твое, твое!..
Собачье тело полетело к ногам старухи.
– Это ты ее родила!
Он подскочил к крыльцу, подпрыгнул и ударил не успевшую укрыться старуху обухом топора в грудь. Старуха отскочила к двери и быстро забормотала:
– Стой, стой, что же это на людей с топорами бросаешься!
А безумный дико засмеялся и ударил уже острием, в бок. Старуха завалилась от удара, скатилась вниз по лестницам крыльца. Безумный дико ревел возле старухи:
– Ты, сука, больше не будешь жрать мясо моих свиней! Я тебя бензинчиком-то подпалю!
Черно-красный топор раскроил старухе лоб, она вскочила, побежала к калитке, потом обернулась к пританцовывавшему за ней безумцу и, закряхтев кровяной пеной, упала вбок, на колени, руками воткнувшись в землю. Безумный со всего размаху, так рубят чурки на поленья, целясь в голову, ударил и промахнулся. Удар пришелся по своей ноге. Умиравшая старуха что-то бормотала, кровавая судорога охватила ее, а безумный, прокусив себе нижнюю губу, харкая кровью, упал на одно колено, кричал от боли. К ним из дома бежали люди, выскочившие на крики и визги.
– Стойте, суки! Я не дам жрать мясо моих свиней! – хрипел кровью безумный. Неловко замахнувшись топором, он, обессиленный, воткнул его в землю. Двое старухиных сыновей, сшибли его пинками, крича, начали бить. Невестка бросилась к старухе. Старуха была мертва.
Глава 11. Жена
Марина, дочитав рассказы, оглянувшись на спящего мужа, выключила компьютер. Она любила вот так, ночью, когда муж и дети спят, побыть одной, что-то почитать, подумать не о семейном, а о чем-то своем, открытом только ей.
Они познакомились с Золотаревым семь лет назад на аспирантской дискотеке. Она подошла к нему, стоявшему у подоконника, и сильно смущаясь, пригласила на белый танец. Он удивился приглашению этой невысокой миловидной круглолицей девушки, но согласился. После дискотеки его компания парней и ее подруг, объединившись, пили вермут до раннего утра, а Марина проснулась в постели Золотарева, в его комнате.
