– Ну а как, – вспомнил опьяневший Крайнов. – Русский мир, идеология, вот – Украина, Белоруссия, Казахстан, эмигранты…
Нестеровских в ответ засмеялся.
– Ну и чем мы им хороши? Бедные ведь хотят быть богатыми и просят помощи у богатых. А мы? Какую помощь мы дадим? Они хотят как Америка там, Германия, а не как мы! Силой мы их тащим. А зачем?
– И? – не понимая, куда клонит Нестеровских, спросил Андрей.
– Я ведь понимаю, мы ведь понимаем, что как бы плох ни был Путин там и сегодняшний Медведев, им замены нет. Они могут только между собой, хотя и понятно, вряд ли. Вот мы и хотим, пока Путин в премьерах, подкинуть ему идею на будущий срок. И тут пригодятся ваши исследования. Перенеси ты столицу! Да не в Питер там, в Ростов. А туда, откуда страна-то кормится! В Сибирь. Вот к нам в Нск и перенести. Здесь же все, в Сибири! Нефть, газ, металл, уголь, лес, энергия, наука, здоровые люди в конце концов. Их мало. И они, вот как ты, бегут в Москву. А что там? Медом намазано? А в новую столицу, как ты в Москву, люди поедут! Иностранцы там. Наука. Начнется мо-дер-ни-за-ция.
Все нынешние мировые лидеры обновление со своих столиц начинали. Всю эту столичную шушеру, которая ничего не производит, а только пожирает наш хлеб и нашу энергию, повытрясем! Всех этих зажравшихся клерков ваших, всю эту, мать вашу… – Нестеровских, от выпитой водки, от напряжения, от важных для него слов покраснел, мышцы лица его напряглись. Вилка была брошена в тарелку с парой недоеденных пельменей.
– Ты посмотри, – снова повторил Нестеровских. – Все лидеры свои обновления с переносов столиц начинали. Америка там, Бразилия, Китай, Германия после войны, даже Казахстан! Да и мы сколько раз переносили-то столицу, вспомни, и каждый раз страна двигалась вперед. А сейчас делают что-то в Кремле, бегут, хотят в ушедший поезд капитализма запрыгнуть. Да не получится!
Нестеровских указал глазами Виктору: наливай, мол, доел пельмени. Выпив водки, взял в руки вазочку с моченой брусникой и со смаком стал закусывать.
– Вот и хотим мы проект подготовить, ваши исследования общественного мнения, наши планы и проекты, все это в одно приложим. И к ВВП постучимся. Пока он премьер. Ему нужны идеи на будущее. А кто еще? – как бы разговаривая и споря с самим собой, сказал Нестеровских. – А больше никого и нет. Только Путин. У нас только так в России – с царем или без головы.
Крайнов слушал Нестеровских и чувствовал, что опьянел. Ему на глаза попался опустевший графин с водкой. Пришла, Галина Дмитриевна.
– Чаю? – спросила она.
– Да, можно, – ответил Нестеровских. – И Михаила позовите, Галина Дмитриевна.
Колючим, жестким взглядом он глянул на Крайнова и неожиданно перешел к подписанному сегодня договору.
– А почему ты старт поставил на начало июня? – спросил он Андрея.
– Я десять дней отпуска беру, здесь в Нске побуду, – ответил Крайнов и, заметив вопрошающий взгляд Александра, продолжил: – У меня близкий друг умирает, врачи дают максимум неделю. У него мать почти ничего не видит, у неё катаракта на почве диабета, брат на зоне, отец недавно умер. Побуду с ним. Близкий друг, детства.
– Что с ним? – спросил Нестеровских.
– Рак головного мозга… С ним уже всё…
Крайнов пьяным взглядом вдруг увидел, что по коридору террасы вместо горничной с чаем идет таежник-повар, в руке у него был графин с водкой, заледенелый, покрытый, показалось Крайнову, инеем. Он по локти закатал рукава рубахи, предплечья его были покрыты густыми темно- рыжими волосами, правой клешневатой рукой он поставил графин на середину стола. Ухмыльнулся. И впервые заговорил, кивая головой на маленький столик, где стояла кастрюля с пельменями и глубокая тарелка, в которую были выложены куски остывшей ушной стерляди.
– Ну, как? – спросил он.
– Вкусно, Михаил Иванович! Вкусно! Будешь? – ответил Нестеровских, показывая взглядом на графин с водкой.
– Наливай! – ответил тот.
Денис прожил восемь дней после обеда Крайнова у Нестеровских. Его смерть была страшной и мучительной, но до последнего дня, лысый, страшно худой, желтый, с торчащим из желудка зондом, сжав костяшки длинных, красивых музыкальных пальцев, Столяров терпел боль и не кричал. Сначала смотрел своими большими карими, даже в болезни улыбчивыми, глазами на мать, на друзей, Андрея, Женьку, потом, зажмурившись, с искаженным от боли лицом, молчал, терпел боль, а потом, потеряв сознание, сутки пролежал и под утро умер.
Крайнов сидел в «Шевроле Авео» своего одноклассника Жени Щербицкого, с которым они вместе с Денисом втроем десять лет отучились в одном классе и который взялся отвезти Андрея в аэропорт Толмачево.
– Самые лучшие первыми умирают… – говорил Женька, медленно выруливая автомобиль по Дмитровскому мосту через Обь, выезжая на проспект Энергетиков. – А помнишь, когда мы покупали газировку, когда шли домой после школы, Денис пускал в бутылку крошки от булочки, чтобы мы ему потом всю бутылку с газировкой отдали? Помнишь, Андрюха?
– Помню, Жень, да, помню… – сказал Крайнов. «Да, – думал он. – Теперь нету Дениса. Нет его. Мы последние несколько лет меньше с тобой общались, Денис, – как еще с живым, разговаривал со своим умершим другом Крайнов. – Но теперь тебя нет. Как-то все другое… И здесь интересное дело с Нестеровских, интересный он мужик-то, идеи интересные… И Юля… и Катя… и ты, Денис, – всё сразу, в один месяц… Буду все менять у себя сейчас. Уже сейчас. Прости меня, Юля, – уже думал о живых, о своих женщинах Андрей. – Прости меня, Юля, но мы должны расстаться…»
Щербицкий затормозил перед шлагбаумом на въезде в аэропорт. Андрей очнулся, осмотрелся. Они остановились на автостоянке, вышли из машины, пожали друг другу руки.
– Ладно, Женька, увидимся, – сказал Крайнов.
– Пока, Андрюха, держись. Звони, если что, – ответил Щербицкий.
Глава 27. Отъезд Кати
Она чувствовала, что этот разговор случится, она знала, она ждала и страшилась его. Ждала, потому что была женщиной, страшилась, потому что… не знала, что ответить, когда Крайнов скажет ей эти слова… Она поняла, что не знала себя и боялась этого. Может быть, будь Андрей чуточку менее подходящим, чуточку более грубым, другим, уличным, и без этих больших слов, она бы скорей поняла его и, может быть, приняла, а сейчас она… Не понимала, не верила и решила для себя, что не хотела этого. Она давно выстроила свой мир, свою маленькую семью со своей дочерью. И это новое: Андрей, эти легкие и радостные встречи с ним тянули и страшили ее, разрушали ее счастливый, уютный мир, где была ее дочь, ее работа, ее старые друзья, с которыми она говорила в фейсбуке и время от времени компанией встречалась в Москве. А сейчас, с Крайновым, с его встречами, а теперь и с его словами, этот уютный мир становился другим, не таким уютным, стареньким, облезлым, повторяющим одни и те же шутки, пережевывающим одни и те же забавные истории, которые произошли с ней и ее друзьями, с ее старым миром, в ее старой краснодарской редакции. Все эти до безумия уютные комфортные вещи Андреевыми словами превращались в старые, пожухлые, устаревшие… И только дочь радовала ее своей открытостью, своими новыми событиями, своими друзьями. Она видела в Маше себя пятнадцатилетнюю, такую же открытую, сердечную и добродушную, узнавала себя. И страшилась будущего, будущих встреч с Андреем.
