— Почему это должна быть именно такая жизнь? — воскликнула я. — Почему вы не могли уехать? Почему не уезжаете сейчас?
— Потому что это мой дом, — ответил он просто. — И это единственная жизнь, которая мне известна.
— Но есть другие дома и другие жизни.
— Только не для меня. «Я стою посреди моей пустоши, и имя мое Мак-Грегор» — процитировал он. — Вы когда-нибудь читали Вальтера Скотта, мисс Пауэлл? Он передал чувства человека к своему дому очень выразительно. Гурроч-Вейл — моя родная пустошь.
— Вы же англичанин.
— Я — малаец. Я не видел Англию двадцать пять лет. Я приехал сюда, когда был юношей. Я расчистил это место от джунглей. Я посадил каучуковые деревья, которые вы видите там. — Он сделал жест сигарой, и его голос зазвучал выразительно, как в первый вечер во время спора с Норджем. — Во время войны я потерял все, что создал. Четыре года я провел в японском концлагере, но когда война окончилась, я вернулся сюда и начал все заново. Я все вернул.
— Не все, — заметила я. — Свою семью вы вернуть не могли.
— Есть вещи, к которым лучше не возвращаться. — Он пожал плечами, и в его голосе послышалась усталость. — Я вижу, вы не понимаете, о чем я. Хотя почему, собственно, вы должны понять? В субботу вы уедете и через неделю забудете о существовании Гурроч-Вейл.
Лучший способ вывести женщину из себя — сказать ей, что она не в состоянии что-то понять. Я разозлилась:
— Ну, почему же именно через неделю? Дайте мне по крайней мере дней десять. У меня нет такой способности не возвращаться и забывать, как у вас.
— И все же мы снова вернулись к вопросу о том, что мне явно не хватает человечности, — пробормотал он. — Вероятно, вы правы.
— Не стоит так легко соглашаться со мной, — отрезала я. — Я могу и ошибаться.
Он слегка улыбнулся.
— Вам довольно трудно угодить, не так ли? Я, пожалуй, выпью бренди. Вы составите мне компанию?
— Вы считаете, что я не слишком много выпила? Хорошо, я присоединяюсь к вам.
Пока он наполнял стопки, я уселась в тиковое кресло, приняв одну из самых соблазнительных своих поз.
Наконец-то мы заговорили откровенно, но я все еще не забила ему ни одного гола. Я предприняла еще одну попытку.
— Ваша жена была симпатичной?
— Да. Довольно симпатичной.
— Симпатичнее меня?
Он подал мне стакан, автоматически сказал «Ваше здоровье», выпил и, по-прежнему стоя, надолго задумался.
— Вас трудно сравнивать. Эдит была не более чем привлекательной, а вы — женщина исключительно красивая.
— Значит, я на нее совсем не похожа и ничем не напоминаю ее?
— Совершенно.
— О, а я-то думала, что вы из-за нашего сходства так боитесь меня.
Первый гол. Керк покраснел.
— С чего это вы взяли?
Заставив его подождать, пока я выпью, смакуя в большей степени свое преимущество, нежели бренди, я холодно произнесла:
— Я решила это, видя, как вы относитесь ко мне. Я не имею в виду обычный страх, это было бы смешно. Мне показалось, что вы держите меня на дистанции, как будто я могу причинить вам какую-то боль. А что мне еще остается думать, мистер Керк?
— Вы странная женщина, — сказал он, глядя на меня.
— Существуют другие, более краткие определения. А как вы назовете себя? Вам никогда не требуется женщина, мистер Керк, или вы научились обходиться без секса, как и без сантиментов?
— По-моему, это не ваше дело.
— Это дело каждой женщины, ее главное дело. Поэтому мне это любопытно. Вы сказали, я исключительно красива, я соглашусь с вами Большинство мужчин воспользовались бы этим без особого отвращения. Почему вы этого не делаете? Вы боитесь?
— Прекрасный образец вполне человечной подлости, — насмешливо сказал Керк. — Разве попытка соблазнить вас подняла бы меня в ваших глазах?
— Не исключено, — призналась я. — По крайней мере, мне бы это было приятно. — Я даже приподнялась, чтобы дерзко посмотреть ему в глаза. — Ну что, отважитесь, мистер Керк?
— А мистер Лэндис не будет возражать? Из того, что вы сказали мне однажды ночью, я понял, что он первый на очереди.
— Ах простите, я и забыла что вы истый джентльмен. Так вот, чтоб вы знали, право Дэна на меня не более, чем моя собственная прихоть. Смелее, все это несерьезно! А то я уже потеряла последнюю надежду тронуть ваше бесчувственное сердце мужественного британского плантатора.
Лицо Керка стало жестким от гнева.
— Нам нет смысла оскорблять друг друга.
— Я предупредила вас, что много выпила. А вы не верили!
Затем не вполне твердой походкой, я снова подошла к бару и налила полную стопку согревающего бренди.
Керк наблюдал за мной.
— Если вам нечего сказать мне, почему вы не идете спать? Я не буду вас останавливать на этот раз.
— Что вы хотите услышать от меня?
— Абсолютно все равно. Можете обозвать меня как-нибудь. Уверена, что вы сделаете это превосходно и обворожительно. — Я вдруг самым дурацким образом захихикала. Видимо, действие алкоголя достигло высшей точки. — Вы уверены, что только у вас одного была суровая жизнь, мистер Керк? Должна вас огорчить — мне пришлось расчищать свои собственные джунгли и бандиты мне тоже встречались. Не такие, конечно, как вам, но достаточно опасные для девушки, единственным оружием которой было лишь ее тело.
— Если вы не сбавите тон, то разбудите своих друзей.
Тут я поняла, что говорю слишком громко.
— А почему бы и нет? Они тоже могут это слышать. Вы полагаете, что они этого не знают? Это не секрет. Я бы не достигла своего нынешнего положения, если бы не изображала из себя леди на каждом шагу и при этом не сохраняла бы шарм. Вы знаете, какое у меня главное богатство, мистер Керк? Ноги. — Я бесстыдно задрала юбку намного выше колен. — Посмотрите внимательнее: вот, что я имею в виду.
Он молча стоял, пристально глядя на меня.
— Это не лучшие ноги в Голливуде, но сойдут и такие. Меня они устраивают. Я вся такая. Не самая лучшая, но себя устраиваю.
Какие-то темные силы распирали меня изнутри бессмысленным желанием выставить себя в самом худшем виде, как будто в унижении и заключалась победа.
— А мои актерские способности… О, мои актерские способности! Они великолепны. Я знаю, что делать со своим телом и какое выражение придать своему лицу, чтобы каждый мужчина в зале был уверен, будто я умираю от желания сойти с экрана и попасть в его объятия.
А вы знаете, кто имеет право рассчитывать на это, мистер Керк? Правильно, любой мужчина, который может заплатить за билет. То есть — действительно любой!
