В том Берлине не было места творчеству.
Олаф не сразу смог понять наших объяснений причин и целей, которые привели нас в его квартиру и в Берлин. А когда понял, то не поверил. Он даже рассердился. Он счёл то, что мы задумали, безответственной и глупой прихотью двух бездельников.
Ковальского он, как мне показалось, считал юродивым и жалел. Ко мне же он отнёсся как к здравомыслящему человеку, который просто не хочет работать. Слова «творчество» и «безделье» для Олафа определённо были синонимами.
В Берлине мы с Ковальским осматривать достопримечательности не стали. Мы решили действовать по намеченному изначально плану. Нам нужно было на территорию Западного Берлина. Туда мы и отправились. Но в первый день не доехали.
По дороге из спального района в центр города из вагона надземного метро мы увидели за пустырём Берлинскую стену и довольно много людей возле неё, которые разрисовывали серый бетон стены яркими красками.
– Художники! – радостно крикнул Ковальский. – Вот они! Они-то нам и нужны. Выходим!
Мы вышли на ближайшей станции и направились к пустырю, через который проходила стена.
Самих художников было человек пятнадцать. Остальные люди, собравшиеся у стены, оказались друзьями, подругами художников или зеваками. Стоял жаркий, безветренный день. То лето вообще выдалось, по словам берлинцев, на редкость удачным.
Работа по разрисовыванию стены была хорошо организована. У художников было достаточно красок, кистей, баллончиков с красками. Все они были одеты в комбинезоны или халаты, некоторые работали в респираторных масках. У их рабочих мест стояли стремянки, пластмассовые столики, стулья, упаковки с бутылками воды и пива. Громко играла музыка. Стоявший на земле большой кассетный магнитофон воспроизводил второй альбом Velvet Underground.
Зеваки были немцы, художники в основном наши. А также пара поляков, один румын и югослав.
Ковальский кинулся с ними общаться, но натолкнулся на сдержанное предложение отвалить и не мешать. Однако от Сергея не так уж легко было отделаться. Он умел просто пропускать многое мимо ушей и многого не замечать.
Ему удалось отвлечь от работы долговязого парня и о многом расспросить. Тот оказался художником из Киева. Память не сохранила его имени. Помню только светло-голубые глаза, длинные волосы, шапку из немецкой газеты и то, что художник тот много однообразно матерился… Зато он угостил нас пивом.
Парень из Киева поведал, что работает он на стене уже пару недель. Специально для этого срочно приехал из Киева. Позвали друзья-художники подзаработать.
– Тут всё вот как устроено… – говорил он. – Если ты захочешь просто так стену поразрисовывать, то тебе не дадут. Ни с той ни с другой стороны. Придёт полицейский или куратор и прогонит… Должно быть разрешение. Стену уже давно поделили. Мы тут все работаем от одной галереи. Я малюю по эскизу. Эскиз утверждён… Поэтому у меня разрешение есть… А вы с какой целью интересуетесь? Художники?
– Да, – сказал Ковальский, – художники.
– Хорошо… – ответил парень равнодушно. – Тут, когда Митя Врубель шуму наделал… Знаете, о чём я?
Мы отрицательно помотали головами.
– Дима Врубель, псевдоним, наверное, нарисовал целующимися Брежнева и Хонеккера… взасос они целуются… На целый сегмент стены намалевал… И надпись написал: «Боже, помоги мне выжить в этой смертной любви…» Берлинцам понравилось, понаехали журналисты… Какие-то коллекционеры возбудились, музейщики тоже. Все захотели это купить. Представляете?! Захотели целую такую бетонную плиту с картиной купить и забрать… Тогда западные немцы, они, конечно, молодцы, из всего умеют делать деньги, быстренько сообразили… Несколько арт-дилеров подсуетились… Короче, если хотите на стене подзаработать, сделайте эскизы – и вперёд… Я работаю с Вальштрассе галлерай. Есть другие, но я их не знаю. Платят все одинаково. Если эскиз им нравится и они его утверждают, то дают рисовать… Краски, баллоны дают. Воду, пиво подвозят нормально… По окончании работы платят двести марок. А потом они уже сами это продают. За сколько – это их дело… Я уже третью плиту крашу. Этот эскиз не мой, получу всего сто. Но до конца лета ещё далеко… На видео и телевизор уже накрасил… Домой на машине поеду… Вот так тут всё и работает…
– А где ты живёшь? Есть крыша над головой? – спросил я.
– Сначала в Кройцберге подвис… – сказал он и сам себе усмехнулся. – Офигеть, конечно! Я даже представить себе не мог, что люди могут так жить… Но в принципе жить можно… Главное, чтобы компания была нормальная, а то… А вы вообще в курсе, что такое Кройцберг?..
Я был совсем не в курсе и покрутил головой в ответ.
– Я в курсе, – весело сказал Ковальский. – Потом тебе расскажу.
– Ну вот… Там дней десять прожил, – сказал киевский художник, – а сейчас к девчонке местной перебрался. Нормальная… Только курит шмали много… Но если что, то вернусь. Там, в Кройцберге, живёт целая бригада наших. Художники, жулики, хиппи… Нормально. И бесплатно…
– Как ты сказал адрес галереи? – спросил я.
– Вальштрассе… номер не помню. В начале улицы, небольшая такая шаражка… Рядом с Чекпойнт Чарли. Найдёте… Но там немцы жадные работают… К ним нашего брата стоит очередь… Мне повезло. Я у них уже свой.
– Как Вальштрассе пишется? – спросил я.
Он оторвал от своей газетной шапки кусочек и карандашом нацарапал «Wallstrasse».
Мы попрощались с художником и пошли к метро, а он вернулся к стене дорисовывать фиолетовый атомный взрыв.
Впечатление от этой встречи и разговора у нас с Ковальским осталось полностью противоположное. Я приуныл, а он ровно наоборот.
– Видишь, как тут всё просто! – говорил он. – Сегодня нарисуем эскизы, сколько успеем, а завтра сходим их утвердим… Надо только купить цветной бумаги, карандаши… Фломастеры и клей у меня есть.
– Серёжа, – сказал я, – этот парень профессиональный художник. Он умеет работать с любыми красками, он может выполнить эскиз, а потом перенести его на стену… Мы этого даже не пробовали никогда.
– Тем хуже для него! – бодро ответил Ковальский. – У него типичный взгляд и почерк… От наших эскизов повеет дикой сибирской новизной…
– Хорошо, если так… – сказал я. – Но кроме карандашей нам надо ещё купить что-то поесть. Неудобно объедать Олафа… Неприлично.
– Ты думаешь? Ну давай…
Весь вечер мы, закрывшись в комнате, делали эскизы. Ковальский смело вырезал какие-то фигуры из разноцветной бумаги и наклеивал на лист красного цвета. От удовольствия и увлечённости процессом он даже высунул изо рта кончик языка и прикусил его.
Я взял лист жёлтого цвета и нарисовал на нём карандашом дырки. Получилось похоже на сыр. После этого я изобразил как мог людей, которые эти дырки прогрызали, как мыши. Внизу этого, с позволения сказать, эскиза я вывел надпись – «Швейцарская стена»: «Swiss wall».
