Из Кройцберга тем утром я уехал на метро до главного вокзала. Крис научил пользоваться берлинским метро бесплатно с минимальным риском быть пойманным контролёрами.
На вокзале я узнал, что билет поездом до Москвы стоил сто двадцать марок. В переводе на рубли – бешеные деньги. Но цифра меня не испугала. У меня было около сорока марок, значит, нужно было немного поработать.
С вокзала я отправился на Кудам. К счастью, человек-памятник готовился занять своё место. Мы переговорили с Алексом, так его звали. Он хорошо говорил по-английски, даже лучше, чем мне было нужно, поэтому в разговоре периодически переходил на сербский язык. Забавно было говорить с человеком с бронзовым лицом и волосами.
Он мне сказал, что сегодня он постоит до четырёх, а потом, если захочу, могу стоять я. Следующий день была суббота. Алекс, как полноправный ветеран отрасли, сказал, что тоже будет работать до четырёх, после чего отдаст площадь мне. На воскресенье и понедельник он не претендовал.
Я ещё задал Алексу кое-какие практические вопросы. Он подсказал, какую лучше использовать исподнюю одежду, чтобы не изнывать от пота, и объяснил, как и из чего делать ту краску, которую можно наносить на кожу без особого вреда. Он даже подарил мне коробочку с серебристым порошком. Тот порошок давал стальной блеск. На случай дождливой погоды у Алекса был костюм стального цвета, и серебристый порошок нужен был на такой случай. Но дождя не ожидалось, поэтому Алекс дал мне материал для начала. Он готов был объяснить мне, какую лучше выбрать одежду для покраски и как её красить, но мне это было не нужно. Я не хотел делать себе рабочий костюм на долгие годы. Я просто хотел заработать денег на билет домой.
После разговора с Алексом я поспешил в Кройцберг, но прежде в аптеке купил масло для младенцев и детский крем для кожи. Так мне сказал сделать матёрый человек-памятник, который знал толк в том, из чего нужно делать краску для живых монументов.
Криса в сквоте не оказалось. Канадский индеец, жужжа машинкой, делал татуировку на плечо здоровенной девице с красными, короткими волосами. Шведы, укуренные, сидели по углам на пуфиках и определённо где-то летали на своём воздушном шаре.
Я по рецепту Алекса смешал порошок с детским маслом и заранее, как он советовал, намазал лицо и кисти рук кремом, чтобы увлажнить и подготовить кожу для нанесения краски. Получившуюся густую, серебряную кашу я палочкой поместил в маленькую баночку с крышечкой, которую нашёл в ржавом холодильнике, очистил и помыл.
У чернокожих ребят из Кот-д’Ивуара я за одну марку купил синий дождевик с капюшоном и за пять марок дурацкие солнцезащитные очки с зеркальными, блестящими стёклами. Для сбора денег я нашёл на кухне красивую жёлтую жестянку с чаем, остатки которого вытряхнул в мусор.
Ещё нужна была подставка-постамент. Но в Кройцберге можно было найти что угодно. Во дворе возле автобуса стоял большой, старый, жёсткий чемодан из коричневого дерматина с металлическими уголками. Его использовали то как сиденье, то как столик. Он был что надо. Я набил чемодан мятыми картонными коробками, чтобы можно было положить его, встать сверху и чтобы стенка не прогибалась под моей тяжестью.
В семнадцать часов я заступил на то место, которое обычно занимал Алекс и на котором два раза Ковальский и я создавали городскую художественную среду.
Но в тот раз я и не думал о том, что буду совершать художественный акт и заниматься творчеством. Я тогда просто вышел на работу.
Красить лицо в сквоте я не стал. Бесплатно и тайком со стальной блестящей рожей в метро проехать бы не удалось. С большим старым чемоданом я и без того привлекал много внимания.
Добравшись до места, я обнаружил, что на площади развлекал публику только жонглёр и, совсем близко к торговому центру, стоял и чистенько играл на трубе пожилой трубач. Конкурентов у меня в тот вечер на Кудаме не было.
Я направился в большое кафе, где подавали только разноцветное мороженое, там, ни на кого не глядя, прошёл в туалет и разместился у умывальника перед зеркалом. Места для подготовки лучше было не сыскать. Не спеша, я снял обувь, штаны, рубашку и убрал их в чемодан. Оттуда достал шорты и надел. После этого я намазал краской ноги ниже колен, потом шею, лицо, волосы. Получилось даже лучше, чем я ожидал.
В пять часов вечера с минутами в синем дождевике, босой, с зеркальными очками на лице на Кудаме появился новый, отливающий стальным блеском, установленный на большой чемодан памятник.
Без маски, в зеркальных очках, у меня появился намного лучший обзор. Ощущение отсутствия в реальности и подглядывания за жизнью не пропало. Настроение моё было боевое. А то, что я не думал о творчестве, а просто выполнял работу, только упрощало задачу. Одному, без Ковальского, мне не было страшно. В известной степени одному было даже спокойнее. Не нужно было думать ни о ком, можно было сосредоточиться только на происходящем и на своём самочувствии.
Минут через двадцать после начала неподвижной работы вокруг меня собралась первая в тот день небольшая толпа. Люди, как обычно, чего-то ждали, посмеивались, болтали. А у меня ужасно затекла рука. Я её согнул в локте и поднял слишком высоко. Положение руки было сначала неудобным, а потом невыносимым. Я хотел дождаться, когда люди разойдутся, и поменять позу. Но они почему-то не расходились.
Когда стало совсем невмоготу, я вспомнил навыки техники робота и неожиданно всем корпусом слегка наклонился вперёд, опустил затёкшую руку, а голову повернул в сторону. Люди от неожиданности вздрогнули, какая-то девица взвизгнула, а потом все дружно рассмеялись и захлопали. Аплодировали они недолго, вскоре затихли и уставились на меня внимательнее, чем раньше, явно ожидая чего-то ещё, а мне стало весело. Я решил их не баловать, а стоять неподвижно. Наше противостояние длилось долгих минут пять. Позу я принял удобную, так что мог стоять и стоять.
Я не шелохнулся ни разу, пока одному мужчине не надоело. Он, видимо, решил идти восвояси и, перед тем как уйти, шагнул ко мне и звонко бросил монету в мою жестянку из-под чая. На это я ответил тем, что выпрямился, повернул голову в его сторону, снова наклонился, растянул губы в улыбку да так и замер.
Люди были в восторге. В жестянку полетели деньги. Но я на это не отреагировал. Я сразу придумал тактику работы с уличной публикой. Я подождал, пока все снова успокоятся и начнут ждать. В следующий раз я порадовал маленькую девочку, которую мама снабдила монеткой и послала бросить денежку в банку. Девочка с опаской, медленно подошла, неотрывно глядя на мои зеркальные очки, постояла и осторожно положила монетку в жестянку. Я тут же резко наклонился к ней, выставив вперёд руку с растопыренными пальцами. Девочка с визгом убежала к маме и прижалась к ней, обхватив её ноги выше колен. А я сразу выпрямился и принял прежнюю позу под дружный смех, выкрики одобрения и аплодисменты.
В тот вечер я простоял два часа. Толпа за это время собиралась три раза. В жестянке из-под чая я насчитал без мелочи сорок пять марок. Это была победа! Это был успех. Это было больше, чем моя мама зарабатывала за месяц, преподавая студентам теплотехнику и термодинамику.
