Было довольно рано. Я не знал, куда мне идти. К парковым партизанам в Тиргартен я твёрдо решил не ходить и дорогу к ним не вспоминать. Сидя в вагоне метро, я подумал, что можно наудачу заглянуть в университетское общежитие к Марку Вагнеру. Возможно, он мог подсказать что-нибудь насчёт поездов. Он был человеком разносторонне информированным. О том, что там я могу встретить Ковальского, я постарался не думать. Потому что, если бы он там был, это было бы слишком чудесно. Я бы, встретив его, кинулся ему на шею, забыв все обиды как глупость и детские шалости.
Комната, где мы с Ковальским поссорились, стояла заперта. Я постучал в дверь, но ничего не последовало. А Марка я застал на месте в прекрасном расположении духа. Он обрадовался, увидав меня, но тут же уставился на мой рюкзак и насторожился.
– А ты почему с вещами? – спросил он серьёзно. – Ты что, снова сюда?
Я как можно коротко, но при этом в красках рассказал о своих приключениях в той организации, в которую я попал с его лёгкой руки. Поведал о лагере для беженцев и про ночь с афганцами. Пересказал свой эффектный разговор с Дирком. Рассказывал я весело, сам посмеивался, воспроизводя некоторые детали. А Марк слушал серьёзно и даже строго.
– Ты зачем так сделал? – спросил он, дослушав мою историю еврейского беженца. – Так же нельзя!
– А так, как они со мной, можно? – удивлённый его реакцией, спросил я.
– Им можно! Они тебе помочь хотели. Они тут на полных правах… Не они к тебе приехали и пришли, а ты к ним. Это их дом… Они тут решают… А ты даже не понимаешь, что ты сделал! Не понимаешь?!
Я искренне помотал головой.
– А вот что ты сделал!.. – продолжил Марк нервно. – Ты тем, кто после тебя придёт с такой же просьбой, дорогу закрыл. Теперь они даже с настоящим евреем из России говорить не станут… Если ты такой гордый, ушёл бы тихонечко. Нет! Ты полез что-то доказывать… Тут у нас так не принято. Так себя тут вести не надо. Так что… Решил возвращаться – скатертью дорожка… Прости, у меня, знаешь ли, дела. Мне пора идти. Хорошей тебе обратной дороги… Но я тебе всё же скажу! Когда у тебя родители будут болеть, а ты не сможешь им найти хорошего врача, больницу, лекарство… Ты вот эту ситуацию вспоминай… И думай: потерпел бы немного и всех сюда привёз. И никто бы у тебя не болел. Понял?! Вспоминай! И не забывай ещё, что ты кого-то своей справедливостью лишил шанса на нормальную жизнь…
– Погоди, Марк, – перебил его я. – Прости, пожалуйста! Ты мне только что сказал, что тут у вас не принято что-то доказывать, сам что делаешь?.. Извини, что отвлёк от важных немецких дел… Спасибо! Правда, спасибо за всё… Ты мне очень помог. Здоровья тебе и твоим родителям…
– Слушай! Не надо этого ехидства!.. – возмутился Марк. – Я тебе искренне помогал. И был рад за тебя.
– Какое ехидство?! И в мыслях не было. Я правда тебе благодарен. Ты мне столько времени сэкономил. Спасибо! Всего самого доброго! Успехов!.. Чус!
Я протянул ему руку, он её недоверчиво пожал, и я быстро-быстро ушёл. Больше мне точно некуда было идти.
Весь день я промаялся. Если бы не рюкзак, то было бы намного легче. Днём повалялся на травке в каком-то скверике. Грыз печенье, пил воду. У меня с собой была книжка. Я её таскал в рюкзаке. Но за всё время в Германии у меня не было ни времени, ни желания её почитать. А тут я открыл её и получил наслаждение от самого процесса чтения. Да и книга сама так сильно со мной совпала. С тех пор я много раз хотел её перечитать, да так и не удалось. Книгу запомнил прекрасно. Она возымела на меня большое влияние. Айрис Мёрдок, «Под сетью». А вот, как она ко мне попала и куда потом подевалась, вспомнить не могу. Лет прошло немало.
Вечером того бессмысленного длинного и тягучего дня я предпринял ещё одну попытку сесть на поезд. История повторилась почти точь-в-точь как накануне. Только одна совсем пожилая проводница поезда Лихтенберг – Москва очень хотела заработать семьдесят марок. Столько я ей предложил. Но она не смогла договориться с напарницей, которой сказала, что я даю пятьдесят марок на двоих, а той показалось мало. Я хотел дать уже сто… Но пришёл худой, болезненный начальник поезда, и поезд снова ушёл без меня.
В совсем небольшом здании вокзала Лихтенберг сидеть можно было всю ночь, но не спать. Лежать на скамейках не давали в принципе. Но и сидя спать не разрешали. Полицейский и дежурная. Они извинялись, но будили. Книгу читать не получалось, слипались глаза. Пришлось пойти бродить по ночному Берлину. В итоге я нашёл какой-то скверик и уснул на траве в спальном мешке. Разбудила меня, обнюхав и лизнув, весёлая собака, которую вывел погулять старый-старый дед, который наверняка мог помнить времена кайзера. Он долго ругал меня едва слышными шелестящими стариковскими ругательствами. Было рано. Как говорится, ни свет ни заря.
И тогда пешочком, по совету Криса, я пошёл на Потсдамерплац. Туда, где, как сказал Крис, должен был состояться концерт великих и любимых Pink Floyd.
Место для концерта и шоу «Стена» организаторы выбрали лучше не придумаешь. Потсдамерплац. Некогда оживлённое и красивое место в центре Берлина было полностью снесено и уничтожено сначала войной, а потом тем, что через него прошла разделительная полоса между Восточной и Западной частями Берлина. Берлинская стена появилась на месте, где когда-то шла бурная жизнь, не разделённая надвое. Где как не там нужно было сыграть Pink Floyd свой грандиозный альбом «Стена» и устроить небывалое шоу.
Теперь, находясь на Потсдамерплац, с трудом вспоминается пыльный, покрытый клочками травы пустырь на месте нынешнего великолепного архитектурного ансамбля в сердце Берлина.
Когда я туда пришёл, там грохотала многочисленная и разнообразная техника, в небо торчали два высоченных крана, сновали грузовики и работало много людей. Невозможно было представить, что буквально через неделю на этом месте сможет пройти концерт и шоу с лучшим в мире звуком, светом и с местами для, страшно сказать, двух сотен тысяч человек.
Эла я нашёл без труда. Даже в том грохоте машин и лязге собираемых огромных металлических конструкций хорошо были слышны его гавкающие крики. Он командовал и давал указания без мегафона. Эл был здоровенный, минимум полтора центнера весом, краснорожий, оранжево-рыжий и неугомонный человек. Он руководил возведением сцены и всех конструкций, необходимых для шоу. При помощи двух раций, молниеносно переключая тумблеры с канала на канал, Эл на ходу мог руководить одновременно краном, несколькими бульдозерами и зависшим над строящейся сценой вертолётом, не забывая следить и командовать десятками рабочих. Сам он каску не носил, но от всех требовал обязательного ношения всей экипировки.
Я увидел Эла издалека, сразу понял, что это он и есть, и направился к нему. Коротко с ним переговорить оказалось намного проще, чем с начальниками и уж тем более чем с проводниками наших уходящих поездов.
Эл уделил мне не больше минуты. После упоминания имени Криса Солта он выслушал меня внимательно. А мне, собственно, нужна была простая работа с оплатой и возможностью где-то спать. Всё просто и понятно. Эл секунд пять думал, сморщившись. А потом пару раз оглушительно громко гавкнул. На его лай прибежал чернокожий человек в синем комбинезоне, белой каске и модных очках. Эл менее громко протявкал ему что-то, и прибежавший человек повёл меня куда-то. Я в том, что выкрикивал Эл, английского языка не узнал. Но все вокруг его понимали с полулая.
