Название театра мне объяснили тем, что где-то совсем рядом в своём доме жил Константин Сергеевич с домочадцами, а в том здании, в котором обосновался театр, якобы была конюшня дома Станиславских. В это охотно верилось. Строение было приземистым, старинным и каким-то категорически не столичным. Сцена и зрительный зал театра «Около дома Станиславского» вызывали одну ассоциацию: богадельня. Мне не приходилось бывать в богадельнях. Само это слово как-то ассоциировалось с Гоголем. Плохого ничего сказать не могу и не хочу о театре, который стоит в тихом, очаровательном Вознесенском переулке. В переулке этом тогда ещё вообще не было никаких признаков новых времён. Слово «богадельня», как и сам переулок, как и здание театра, были суть вещи старорежимные. К тому же слово «богадельня» содержит в себе слово «бог».
Мне показался театр тот, его зал и сцена, слишком домашними, слишком маленькими, тихими, не сегодняшними. Я хотел другого. Но там меня встретили такие добросердечные люди, что я решил остановить свой выбор на нём. Чудесным хозяевам театра был интересен мой спектакль и я сам. Арендной платы они не просили. А это было поразительно приятно, крайне несовременно и интеллигентно. Они готовы были довольствоваться только тем, что заплатят зрители за билеты. Меня такие условия полностью устраивали. Мы нашли свободные даты для моего театра только в начале грядущего года. В первой половине января. Я рассчитывал успеть ещё в году текущем, но уже понял, что это нереально, и согласился на предложенные числа.
– А вы не боитесь, что это дни вскоре после Нового года и накануне старого Нового года? – спросили меня.
– Я того, что касается моего театра, вообще ничего не боюсь, – самонадеянно улыбаясь, ответил я.
Вопрос с московскими гастролями был решён. Дело было за малым: найти деньги на дорогу и проживание в столице, найти место для размещения десяти человек, продумать отправку декорации и всего остального, выяснить, каким образом лучше всего оповестить московских зрителей о наших малюсеньких гастролях и решить, кого надо на наши московские спектакли пригласить.
Но все эти вопросы были частностями. Они не могли меня всерьёз беспокоить. Решён был главный и принципиальный вопрос. И стало ясно, что мы в Москву поедем. Алёне я позвонил, исполненный благодарности.
– А я так и знала, что тебе надо сразу в этот театр, – сказала Алёна, – но прекрасно, что ты посмотрел другие… Чтобы теперь не сомневаться… Ты далеко оттуда не уходи… Идём вечером в Маяковку… В Театр имени Маяковского. Уже скоро… Сегодня. Ты не представляешь! «Гамлет» Някрошюса!!!
– Никрошуса? – переспросил я. – Прости, пожалуйста, но я не понимаю, о чём идёт речь… Или о ком?
Прежде чем продолжить, Алёна тяжело вздохнула.
– Я иногда ужасаюсь твоему… Твоей неосведомлённости, – сказала она. – Забываю, откуда ты… Ладно! Приехал театр Эймунтаса Някрошюса из Вильнюса с премьерой «Гамлета». Это событие. Это о-го-го какое событие! Они дают всего два спектакля. Люди готовы убивать за то, чтобы заполучить билет… Понимаешь?..
– Я оттуда, где слова про то, что кто-то кого-то готов убивать, звучат буквально, – ответил я.
– Ладно тебе, – усмехнулась Алёна. – Без двадцати семь стой у Театра Маяковского у входа к кассам. Там будет толпа. Но высматривай меня. Я тебе один билет раздобыла. Сама попробую пробраться. Тебе это нужно обязательно… Не убивай никого до моего прихода…
Я позвонил Саше Вислову предупредить, что буду поздно, потому что иду на литовского Гамлета.
– Ого! – сказал он. – Да ты прямиком из Сибири и на самое яркое событие театральной Москвы… Что могу сказать… Завидую! Придёшь – расскажешь…
– Кстати, с театром для гастролей всё решено, – радостно сказал я.
– Ух ты! Быстро! Придёшь – расскажешь.
За полчаса до начала «Гамлета» вильнюсского театра «Мено фортас» Эймунтаса Някрошюса возле здания Театра им. Маяковского стояла вытянувшаяся вдоль Большой Никитской и затекающая в переулок толпа. Счастливчики протискивались сквозь строй возбуждённых любителей театра, жаждущих попасть на спектакль. Возле касс возникали завихрения и настоящие торнадо. Там люди пытались выяснить, есть ли их имена в списках тех, кто сможет увидеть литовского принца датского. Казалось, что только через этот список и можно было проникнуть в театр.
Алёна появилась минут за десять до заявленного начала. Я её в толпе не углядел. Но она имела огромный опыт действий в подобной обстановке. Она нашла меня, сказала, где стоять, нырнула в буруны у касс и вскоре вернулась взъерошенная, с горящими глазами и двумя билетами.
– Есть! – только и сказала Алёна. – Пошли.
У дверей в театр толпа громко гудела. Слышались крики с просьбой уступить билет. У гардеробов шум стихал, а в фойе люди уже ходили с печально торжественными лицами. Говорили вполголоса и даже тише. Что в Кемерово, что в Москве торжественная печаль на лицах пришедших в театр и предвкушавших спектакль была одинаковая. Хотя на спектакль Някрошюса пришла такая публика, такие типажи и персонажи, каких я не видывал ни в Питере, ни в Берлине. И если в Кемеровском областном театре многие зрители знали друг друга, то в Москве мне показалось, что собрались только давние приятели, коллеги, соседи и родственники. Все здоровались со всеми… Во всяком случае мне так казалось, потому что со мной не здоровался никто, а с Алёной – все без исключения.
– Это ужас, – сказала она мне тихонько, – тут собрались все… Все, кто о театре пишет, кто его фотографирует, кто его продаёт и покупает… Все театральные сумасшедшие здесь… Одни и те же лица… Просто сегодня – максимальная концентрация!.. Хотя, приехал бы Кристиан Лупа, ты увидел бы те же самые лица…
– Прости, кто? – спросил я.
Алёна слегка хлопнула меня по плечу.
– Мне кажется, что ты даже гордишься своим невежеством, – сказала она прищурившись. – А это свинство… Кристиан Лупа – великий польский режиссёр, если не вдаваться в подробности…
– Алёна! Ну что ты!.. – вполголоса, но горячо возразил я. – Что мне все эти имена?! Ну правда!.. Я не видел ни одного спектакля Товстоногова… Значит, для меня его не существует… Я могу тысячу раз повторить его имя, могу прочесть все мемуары о нём и его собственные записки… И что?.. Я не видел ни одного спектакля Эфроса… И для меня нет Эфроса! Не видел ни одного спектакля Васильева… Ни его «Взрослой дочери молодого человека», ни «Серсо»… Для меня Васильева нет… Так что мне Кристиан Лупа или Питер Брук?..
– Тише, тише, – сказала Алёна шёпотом, – тут такого слышать не должны!.. Я понимаю… понимаю… Но представить мне это трудно… Пойдём. Сейчас увидишь Някрошюса, и он для тебя будет.
Зал Театра Маяковского был не переполнен, он был забит сверх всяких возможностей. Спектакль должен был идти с переводом в наушники. Наушники достались не всем. Мне не достались.
В зале мы с Алёной разъединились. Я потерял её из вида, но по счастливой случайности нашёл и занял боковой приставной стульчик. Мне повезло, многие остались стоять, мешая и закрывая друг другу обзор. Публика была слишком взбудоражена и никак не могла успокоиться. Третий звонок прозвучал давно, но спектакль не начинался. Я крутил головой. Мне всё было интересно и важно. Зрители меня волновали ничуть не меньше того, что должно было происходить на сцене…
