То есть я никакого представления не имел о том, что меня ждёт. А родители, хоть и очень не хотели расставаться со мной, переживали, но полагали и знали, что, скорее всего, ничего со мной не случится.
Вот только тогда вовсю шла война в Афганистане. Из сибирских городов туда отправляли ребят охотно и много, видимо, зная особые качества и стойкость сибиряков. Именно туда попадать не хотелось совсем.
В новостях сообщалось, что наши воины прекрасно исполняют свой интернациональный долг в многострадальном Афганистане и что уже скоро в этой стране наступит долгожданный мир. Но слухи оттуда долетали нехорошие. Ужасные. Ещё в последний школьный учебный год мы узнали, что два выпускника нашей школы погибли в Афганистане. Некоторые учителя ходили на похороны. Пришли заплаканными… У наших дальних-дальних родственников тоже кто-то там был убит. Тогда вся страна узнала термин: цинковый гроб.
Об этом я даже думать не хотел. Да и что-то подсказывало мне тогда, что война там идёт неправедная. Какая-то не такая война, на которую можно было бы стремиться из патриотических и романтических соображений.
У меня по поводу неизбежной военной службы было два условия. Только два! Я категорически не хотел в Афганистан и очень не хотел в Морфлот. Про Афганистан понятно. А в Морфлоте, в отличие от армии, служили не два, а три года. Два года-то казались вечностью, а три года виделись вечностью плюс бесконечность.
Папа тогда работал в университете на престижном экономическом факультете. Он был доцентом. Имел связи. Не такие связи, чтобы совсем меня избавить от школы мужества и жизни, но достаточные, чтобы иметь гарантии от Афганистана и Военно-морского флота. Кто-то заверил отца, что возьмёт меня под контроль. Какой-то полковник или даже генерал пообещал, что я в армии буду как сыр в масле кататься.
Чтобы обеспечить мне такую гарантированную поддержку, папе пришлось несколько раз выпивать с какими-то военными. Он после таких встреч добирался до дома едва живой, но счастливый, как разведчик из-за линии фронта. Когда я поинтересовался, нельзя ли мне попасть служить в Венгрию, Польшу или Восточную Германию, туда, где в те времена ещё стояли наши войска. Мне хотелось увидеть Европу… На это он сказал, что не может больше с военными пить.
Всё это я рассказал для того, чтобы продемонстрировать, как наивны были мы все – и дед, и отец, и я. Мы не понимали, я не понимал, что на самом деле очень скоро произойдёт и какова подлинная реальность.
Всю весну я спокойно продолжал учиться и ходил в студию. Много читал, готовился к досрочной сессии.
Всем студентам, уходящим на службу, экзамены и зачёты назначили раньше, чем остальным. В конце апреля появилась новость, что со всех без исключения вузов сняли на один год бронь и даже медиков и студентов политехнических вузов призовут в армию по причине плохой демографической ситуации. Оказывается, в стране наблюдалась так называемая демографическая яма. Мы были детьми детей Великой Отечественной войны. Нас было мало. Нужны были все. Стыдно вспоминать, но меня это даже порадовало. Я узнал, что привилегированных не осталось.
После майских праздников грянула настоящая, мощная сибирская весна. Всё резко и дружно зацвело. Высоченное синее небо так и запрокидывало голову, чтобы всматриваться в него. Все инстинкты, выработавшиеся во мне за восемнадцать прожитых лет, будоражили меня радостным предчувствием лета и всех с этим связанных удовольствий. Приходилось осаживать себя, мысленно напоминая, что никакого весёлого лета не будет. Но даже за десять дней до назначенного срока отправки в армию я не мог осознать, что это действительно произойдёт.
Волшебное свойство юности, спасительное свойство – не терзать себя, не пугать и уметь не думать о неизбежном раньше времени.
В последний раз перед службой я пришёл в студию как раз дней за десять до ухода в вооружённые силы. В нашем зале всё было не как прежде. Просто я этого не замечал так остро. В нём не прибавилось предметов с тех пор, как мы в нём обосновались, но он стал другим. В нём воцарилась чистота и порядок, все скамейки и стулья нашли свои идеальные места и даже ни разу не понадобившийся нам рояль самую малость подвинулся и встал там, где надо. Зеркала сияли чистотой. За ясными, незамутнёнными окнами было ещё светло, и в стёклах мы не отражались.
Девчонки все уже ушли на сессию. Валера Бальм, как всегда, пришёл раньше и отрабатывал что-то самостоятельно, что-то в себе оттачивал и совершенствовал. Татьяна сидела на стуле, держала в руках листы бумаги и внимательно читала написанное. Александр стоял у окна и смотрел вдаль.
Я зашёл и поздоровался. Саша оглянулся и кивнул. Валера махнул рукой.
– Здравствуй, – сказала Татьяна, – не переодевайся. Тренинга не будет. Прости, что не предупредила. Видишь, девочки наши очень заняты, не пришли. Я вот написала годовой отчёт о проделанной работе, сейчас проверю и схожу оставлю у дежурного.
– Жаль, сказал я, – хотел напоследок…
– Не говори так, – перебила Татьяна, – даже не вздумай так говорить! Какой такой последок? Зря я тебя тут столько учила?.. Два года пролетят мигом… Ты только кашу там сильно не ешь.
– Татьяна Александровна, – неожиданно громко сказал наш высший математик Саша и подошёл ближе. – Я вот тоже хочу попрощаться. На следующий год у меня аспирантура. Скорее всего, уеду.
– Очень жаль, – сказала Татьяна.
– Да ну что вы, – Саша абсолютно искренне весело улыбнулся, – чего вам жалеть? Я же всё понимаю… А вот мне жалко.
– Саша! Не выдумывайте, пожалуйста! – запротестовала Татьяна.
– А я и не выдумываю, – почти радостно сказал Саша, – я вам больше общую картину портить не буду. Вам без меня будет только лучше. Я давно хотел уйти. Но не мог. Сильно нравилось. Спасибо вам. Спасибо большое!..
– Саша, мне правда очень жаль, – быстро поднявшись с места, сказала Татьяна. – Если, не дай бог, с аспирантурой не случится, я вас жду.
– Должно случиться!.. – заявил он и вдруг вздрогнул. – Ой, погодите! – Он метнулся к своему портфелю, который лежал на скамейке, что-то из него достал и быстро вернулся. – Вот, – сказал он торжественно, – только сегодня напечатали… Это моя методичка… Новая… Два месяца над ней работал… Тут, конечно, высшая математика… Но тут, вот, видите… Мои имя и фамилия… Какая-никакая, а публикация… Книжка, можно сказать… Возьмите. – Он протянул тоненькую брошюру Татьяне.
– Очень трогательно, – только и сказала она.
– Возьми тоже, на память, – сказал он мне и дал экземпляр. – Удачи тебе. Я в армии не был. По здоровью не взяли… А очень хотел… Так что поздравляю!
Я поблагодарил его, пожал руку.
– Валера, возьми тоже, я тут положу. – Он положил ещё одну тонюсенькую книжечку на стул. – До свидания, будьте здоровы!
– И ты будь… Успехов тебе!.. – крикнул Валера.
Но Саша уже выходил в дверь.
– Какой странный человек, – сказала Татьяна, когда Сашины шаги стихли. – Но мне правда жаль, даже очень.
