В этот момент Котов совершенно внезапно подался назад, весь его мощный, плечистый торс слегка повернулся для короткого молниеносного замаха, и он, успев сжать большущий кулак правой руки, нанёс Алёше Иванникову сокрушительный гулкий удар в лоб. Алёше отлетел, как тряпочный, зацепился ногами за скамейку, ударился головой о стену и упал уже без чувств.
– Вы чё, суки!!! Служить не хотите?!! – полностью изменившись всем туловищем и лицом, заорал Котов.
– Алёооо! Салаги озверевшие, ещё не поняли куда попали?! – крикнул кто-то из пришедших с Котовым старшин. – Встать, собаки!..
Я рванулся со скамейки вверх, держа в руках иголку и робу, но тут же получил мощный удар в лоб. Мир озарила вспышка, и надо мной пронёсся белый потолок.
Учебный отряд номер один Тихоокеанского флота, или Школа оружия, был когда-то создан для того, чтобы обучать призванных на срочную службу матросов военным специальностям, связанным с корабельным и береговым оружием. Отдельно существовала ещё Школа механиков и Школа радиосвязи.
Школу оружия разместили в своё время в старом, можно сказать, старинном военном городке, построенном ещё в начале ХХ века. Уже тогда остров Русский был обустроен для защиты Владивостока с моря.
Наш учебный отряд состоял из семи учебных курсантских рот по двести пятьдесят – триста человек в каждой. Я попал в роту номер семь, и мне была присвоена специальность электрик противолодочного оружия. То есть я должен был за шесть месяцев изучить все виды торпед и глубинных бомб, которые стояли тогда на вооружении нашего флота, и быть отправлен для прохождения дальнейшей службы на какой-нибудь корабль.
Ещё в Школе оружия была рота, курсанты которой должны были осваивать всякие пушки, зенитные установки и ракеты. Была рота для изучения химической защиты и химических вооружений.
Остальные роты не буду перечислять… это уже не имеет никакого значения. Ни одного приятеля или знакомого у меня в тех подразделениях не возникло. Каждая рота жила и существовала весьма изолированно. Нас собирали всех вместе только два раза в сутки утром и вечером для общего построения учебного отряда.
В Школе оружия был свой духовой оркестр, состоявший из матросов срочной службы, отобранных из числа тех, кто хоть как-то умел на чём-то дудеть и знал ноты.
А ещё в учебном отряде существовала особая сила – это была так называемая кадровая команда. Она состояла, так же, как и оркестр, из призывников. В той команде служили те, кто обеспечивал жизнь и всю хозяйственную деятельность. То есть водители и автомеханики, в учебном отряде был свой гараж с грузовиками и трактором, повара, точнее, коки, электрики, сантехники, телефонисты, писари, котельщики и даже два киномеханика. Это были здоровые, довольные своей службой, крайне приземлённые и прагматичные парни, которым романтика моря была безразлична, а сытая, стабильная жизнь желанна. За такую жизнь они были готовы на многое.
У каждой роты были свои пять-шесть старшин, которые осуществляли низовое командование и управление ротой. Они жили и всегда находились с курсантами. Они фактически были и судьями, и надсмотрщиками, и палачами.
Офицеры тоже, конечно, были. Каждое утро мы видели на общем построении командира Школы оружия, маленького и, очевидно, сильно пьющего капитана II ранга. У него были два заместителя. Оба нарядные и высокие.
Все роты имели своих командиров, у командиров рот обязательно были заместители. Проще говоря, офицеров хватало. И все, без исключения, они были мерзавцы, а все старшины злодеи, подонки и жестокие изуверы. Других в Школе оружия времён моей службы быть не могло. Случайный человек не мог попасть в их число.
Я не знаю, когда и каким образом Школа оружия превратилась в то, чем пугали всех новобранцев, стала жутким мифом, который передавался из уст в уста по всему флоту, и чудовищной реальностью для всякого, кому судьба распорядилась в ней оказаться.
Факт тот, что как-то само собой Школа оружия стала настоящей, продуманной, прекрасно организованной, со своими внутренними законами, традициями и философией, школой унижения и уничтожения человека.
Офицеры и старшины были заодно, хотя декларировали и изображали обратное. Командир нашей роты и его заместитель появлялись утром и отправлялись катером домой вечером. На всю большую военную часть на ночь оставалось несколько дежурных офицеров, которые практически не выходили из здания управления и штаба учебного отряда. По ночам старшины властвовали безраздельно. Ночью и происходило всё самое невыносимое.
Наивно было полагать, что офицеры ничего не знали. Они всё знали прекрасно. Но их всё устраивало. Старшины обеспечивали железную и нечеловечески жестокую дисциплину. А офицеры могли прекрасно бездельничать, получая все блага полной власти. Старшины платили офицерам за покровительство преданностью и лизоблюдством. Это была мощная спайка и настоящий союз.
Любая жалоба на издевательства, поданная офицерам курсантами от отчаяния и по глупости, моментально возвращалась старшинам, которые за это карали особо жестоко. Нам всем очень скоро стало ясно, что жаловаться некому и бесполезно.
Днём Школа оружия выглядела как образцово-показательная воинская часть. Курсанты маршировали на плацу с песнями, белили деревья, тщательно мели дорожки и так далее. Офицеры любили привозить своих жён и детей из города, чтобы они полюбовались тем, как служат отцы семейств, погуляли по красивому городку и искупались на пляже.
Учебные корпуса тоже существовали. Это же была школа. Корпуса представляли из себя отдельные здания с прекрасно оборудованными классами для теоретических занятий. Практическому владению оружием нас должны были учить на настоящих торпедных аппаратах и бомбомётных установках, которые стояли в специальных тренировочных залах. Всё было сделано хорошо и по замыслу должно было дать нам знания и навыки. Но офицеры не хотели заниматься скучной вознёй с нами. Поэтому они приказывали старшинам загонять нас в учебные корпуса в положенное расписанием время и вовремя выгонять. В классах нам приказывали смирно сидеть, и всё. Это было особенной пыткой.
Офицер, он же преподаватель, попивая чай, монотонно читал вслух инструкцию или техническое описание, например гидравлической системы подачи глубинных бомб из корабельного погреба в бомбомётную установку. Тем самым он формально проводил занятие. Мы же, уставшие и измотанные молодые люди, которым давали спать мало и не каждую ночь, начинали засыпать. Глаза закрывались сами собой. Не было никакой в мире силы, которая могла бы их удержать открытыми…
– А теперь повторите услышанное, – в любую секунду мог спросить офицер. – Например, ты.
После того, как никто не мог ничего сказать, офицер делал обиженное лицо и звал старшину.
– Я им битый час объясняю и разжёвываю матчасть, – говорил он с детским и ангельским выражением лица стоявшему перед ним старшине, – а они спят… Они, наверное, ещё не поняли, что им Родина доверила оружие… Как они будут Родину защищать? Скажите мне, старшина!.. Вот придут они из нашей славной школы на корабль, от них будут ждать умения и навыков… А они как бараны станут смотреть… Тогда на корабле спросят, а чем вы там занимались полгода на острове Русский? Чему вас там учили?.. И тогда, скажите мне, товарищ старшина, что там, на корабле, о нас подумают?.. Кстати… почему они засыпают? Особенно эти двое и вот тот? Вы что, им спать не даёте?.. Смотрите мне, товарищ старшина, нельзя обижать этих братьев наших меньших.
