Зачем на корабль привезли этих ребят, которые не то что моря, и корабля никогда не видели, но они даже и не знали, что море и корабли существуют? Они и на своих родных языках этих слов ни разу не слышали… Я мучился с ними дольше трёх месяцев, пока Кисель со свойственной ему свободой, весёлостью и наглостью не добился их списания с корабля в какую-то береговую часть. Я остался командиром без отделения и с обязанностями на четверых, но мне стало легче… Тогда уяснил ясно, что педагогических талантов и амбиций у меня нет и вряд ли появятся.
Поздней осенью, когда активная военная жизнь затихла, корабли зашли в базы до весны, а флотская жизнь вошла в состояние спячки, во всяком случае, жизнь нашей, отдалённой даже в понятиях Дальнего Востока 93-й бригады. Моряки, которые, как и я, собирались весной вернуться домой, начали всерьёз готовиться к триумфальному возвращению в родные края.
Ночами ушивалась форма, драились до зеркального состояния ременные бляхи, набивались каблуки на ботинки, плелись аксельбанты, удлинялись ленточки бескозырок и плюс к этому создавались фотоальбомы, которые являли собой весьма сложные и многожанровые произведения прикладного искусства. Полгода едва-едва хватало на то, чтобы подготовиться к возвращению домой с соблюдением всех правил и канонов.
Сам я не погряз в этом. Мне даже смешно было за всем этим рукоделием наблюдать. Причём чем меньше и глуше была деревня, в которую возвращался домой моряк, тем краше и наряднее были украшения и элементы декора его героического морского образа.
Не скрою, мне очень хотелось пройтись по Кемерово в форме, хотелось внимательных взглядов, восхищения или как минимум любопытства. Мне хотелось походить в морской форме по университету, возможно, зайти в школу, которую закончил, то есть использовать мою форму не как форму одежды, а как театральный костюм.
Но я не стал заниматься украшательством и чрезмерной бутафорией. Решил подготовить форму так, как она была задумана, просто аккуратно её подогнать под себя и не более того.
Последнюю зиму на корабле я готов был на мачты лезть от безделья и бесцельности проживания дня с утра до вечера.
Так что, когда замполит корабля на вечернем построении предложил всем желающим посетить премьеру спектакля в театре Тихоокеанского флота, что-то во мне встрепенулось. Я захотел в театр, какой бы он ни был. Очень, очень захотел даже не в буфет, не в безмятежное фойе, не в окружение особенной, тихой и печальной театральной публики, а на сам спектакль. «Пусть грим, костюмы, декорации будут плохими и бездарными, но я хочу это видеть», – подумал я. Театр осознался единственным доступным в моих флотских условиях развлечением, которое могло бы напомнить мне о чудесных и безмятежных временах.
А когда я пришёл в каюту замполита заявить о своём намерении пойти на премьеру в театр Тихоокеанского флота и узнал, что это будет спектакль по пьесе Горького «На дне», моё желание сразу усилилось.
Но на пути его реализации возникло неожиданное и трудно преодолимое препятствие – никто, кроме меня, пойти в театр не изъявил желания. Ни один матрос, мичман или офицер.
По существующим правилам я не мог пойти один с корабля в театр. Премьера спектакля «На дне» была назначена на будний день, а в будни увольнения на берег рядовых матросов были запрещены. Я мог сойти с корабля только в сопровождении мичмана или офицера. Но никто из них ни в какой театр не собирался. Другой вариант, на который и рассчитывал замполит, был организованный культпоход. В культпоход можно было идти и среди недели, но для этого на берег должны были сойти минимум семь человек с обязательным старшиной во главе. Всё это было предусмотрено внутренним распорядком гарнизонной жизни, за соблюдением которого строго следили многочисленные патрули, которые постоянно обходили все улицы и закоулки даже самых маленьких посёлков. Местный комендант славился своей лютостью и неутомимостью. Можно было не сомневаться, что у театра или даже в самом театре патруль будет находиться обязательно. Но на премьеру мне захотелось очень. захотелось, просто вынь да положь.
Кстати, надо сказать о том, что из себя представлял театр Тихоокеанского флота. Более странного культурного учреждения, чем этот театр, представить нельзя.
По факту это был обычный театр, с труппой профессиональных актёров, художественным руководителем, главным режиссёром, сценографом, со сценой, зрительным залом и гардеробом с бабушками-гардеробщицами. Но этот театр имел военное руководство и военное подчинение, поэтому вместо директора в нём был начальник – капитан II ранга. А также все монтировщики, подсобные рабочие, кочегары в котельной, водители и сторожа были матросами срочной службы.
Ничего удивительного в этом не было. В центре Москвы с незапамятных времён и до сих пор красуется Театр армии, подчинённый Министерству обороны. Странность театра Тихоокеанского флота заключалась в другом.
Никто не мог толком узнать и понять, почему театр Тихоокеанского флота решили построить и разместить не во Владивостоке, где ему было самое место, где находится всё командование и штаб флота, где служит и служило бессчётное количество моряков, где живут их семьи и где было бы достаточно желающих, не имеющих отношения к флоту, посещать этот театр. Или его можно было разместить в Петропавловске-Камчатском, или в городе Корсаков на Сахалине…
Но театр огромного Тихоокеанского флота взяли и построили в посёлке Заветы Ильича. Не в центре оного, а в каком-то леске рядом с проходящей мимо дорогой.
Ближайшими к посёлку Заветы Ильича населёнными пунктами были районный центр город Советская Гавань и порт Ванино. Туда из посёлка ходили редкие автобусы. Автомобилей тогда у людей было мало. То есть рассчитывать на то, что в Совгавани или в Ванино найдутся любители театра, которые будут готовы ехать больше часа в посёлок, из которого после спектакля не существовало никакой твёрдой гарантии вернуться домой, было как минимум опрометчиво. Совгаваньский район был и остаётся далёкой периферией Хабаровского края, а посёлок Заветы Ильича периферией Совгаваньского района. Про посёлок Западный даже говорить нечего…
Военных в тех краях тогда, конечно, хватало. И моряков, и морской пехоты, и пограничников, и просто армейских частей. Но корабли, заставы, базы и отдельные военные городки были разбросаны на огромном расстоянии по всему побережью и по дальним бухтам.
Кто мог ходить в театр Тихоокеанского флота по замыслу тех людей, которые его решили построить там, где построили, известно только им одним.
Здание театра было приземистое, без колонн, скульптур или каких-то других торжественных атрибутов. Его сразу скрывали деревья, стоило от него отойти немного в сторону. Только высокая, закопчённая труба котельной возвышалась над театром и над жидкими берёзами, которые составляли основу местной флоры.
Мне несколько раз доводилось бывать в театре Тихоокеанского флота, но его спектаклей я ещё не видел. С «Гневного» часть экипажа приводили в театр по случаю праздника Дня Военно-морского флота на концерт. Со «Стерегущего» с десяток человек однажды отправили на какое-то собрание, которое проводилось в театре. Были и другие мероприятия. Но посмотреть спектакль никакой возможности до премьеры «На дне» у меня не было.
