На другой стороне моста он снова заводит двигатель.
Высокий суд скользит мимо слева – длинное, низкое, почерневшее здание с опоясанным колоннами портиком.
Мануэль поворачивает голову, провожая его взглядом.
– Вы когда-нибудь там бывали?
Уотт знает, что этот вопрос – подсказка. Мануэль хочет, чтобы Уотт задал встречный вопрос, и тогда он, Мануэль, сможет выложить свои истории. Уотт назло решает так не поступать, потому что защищает свое водительское искусство.
– Какого дьявола я стал бы там делать?
Это непринужденная реплика, но оба они некоторое время молчат, потому что раздраженные слова неловко повисают в салоне машины.
Они больше не ладят друг с другом, и оба начинают размышлять, что им друг от друга надо.
Уотт сворачивает налево и углубляется в тоннель под железнодорожными путями Сент-Инок
[33]. Поезд медленно стучит над их головами. В железнодорожных тоннелях темно, острый запах мочи просачивается в окна. Угольный смог здесь тяжелый и влажный, он кружится на высоте щиколотки. Этот сырой мир населен бродягами и шлюхами из Глазго-грин
[34] и потрепанными уличными задирами. Горящие жаровни освещают мужчин с расплющенными в драках носами, привалившихся к осыпающейся черной стене.
Автомобиль выезжает с другой стороны тоннеля, и они направляются в город, уклоняясь от грохочущих трамваев и покачивающихся пьяных.
Уотт трезвеет. Он чувствует, как просыпается его здравый рассудок. Только что он чувствовал себя ужасно пьяным из-за сбивающего с толку, такого внезапного ухода из ресторана Джексона, из-за того что он попал из тепла на холод, променяв объятья добрых отношений на холодную улицу и раздраженную беседу. Все это выбило его из седла, ввергло в меланхолию, но теперь к нему возвращается самообладание.
Уотт принимает решение: он отвезет Мануэля к своему брату Джону в Бриджтон. Джон будет трезв. Джон засвидетельствует, что Мануэль рассказал Уильяму, где револьвер.
Он взглядывает на часы. Без десяти десять. Слишком рано. Джон все еще будет разбираться со своими счетными книгами. Уотту нужно выиграть время.
Они проезжают оживленный перекресток, и Уотт осознает, почему ему так грустно: он скучает по власти, которую ощущал в ресторане Джексона. Его разум перебирает способы вернуться туда, и – ах! – он понимает, где они сейчас.
Центр Торговли через улицу отсюда, прямо впереди – Шерифский суд
[35], Торговая гильдия, Городские палаты, Торговая палата
[36]. Это эпицентр процветания и респектабельности жителей Глазго. Добрые, теплые чувства захлестывают Уотта. Он медленно едет дальше, проезжает мимо Торговой палаты, идеально симметричного здания, построенного Робертом Адамом. Она полна богатых людей и богатых вещей. Фризы, обшитые дубовыми панелями комнаты с запечатленными на них списками должностных лиц начиная с 1605 года. Власть, процветание и респектабельность.
Уотту хочется посидеть снаружи и погреть лицо в сиянии всего этого.
Но Питер Мануэль – простой человек, и нельзя, чтобы Уотта видели с ним вместе; видели таким пьяным и в постыдном виде. И все-таки даже пребывание рядом с Торговой палатой вновь зажигает огонь этого восхитительного любимого ощущения. Уотт подъезжает к краю тротуара и паркуется.
– Зачем вы остановились?
Уотт снисходительно улыбается. Он открывает рот, закрывает его и думает: «Я хочу быть рядом с могущественными людьми высшего класса. Это волнует и утешает меня. Я хочу быть рядом с ними, а не рядом с тобой. Ты делаешь меня меньше. Ты – дешевка».
Он не может этого сказать и кивает на другую сторону улицы.
– Пропустим по одной в «Степс баре»?
Это паб клерков, полный офисных работников, добропорядочных граждан.
Мануэль улыбается его неярким огням. Он амбициозен, Уотт про это забыл. Для него будет наслаждением войти туда, чтобы пропустить стаканчик, а на обратном пути Уотт может снова взглянуть на Торговую палату, на окна и красивые двери, на исторические цветные стекла. С 1605 года у гильдий мясников, и кузнецов, и солодовников, и огородников, и всех остальных профессий есть свои сообщества здесь или неподалеку. Некоторые семьи пекарей насчитывают пятнадцать поколений, почти с основания Палаты. Идут века, сообщества укрепляются, делаются деньги – до тех пор, пока гильдия бакалейщиков, обеспокоенная дешевыми яблоками из Эра
[37], не порождает армии рабов, не финансирует флоты и не строит империю. Торговая палата и Торговая гильдия работают вместе. Они – власть, деньги и респектабельность. Промышленная революция подтачивает их официальную власть, но к тому времени они накапливают столько денег, что это едва ли пробивает в них брешь.
Уотт видит в себе перспективного человека. Он – бизнесмен, не купец, его путь пройдет через Торговую гильдию, но все-таки, запирая дверь машины, он задерживает взгляд на теплых окнах сестринской ассоциации, Торговой палаты. Он думает, что вскоре займет место в ряду энергичных людей, которые заставляют мир следовать их воле. Это у них есть смелость делать то, что другие сочли бы мерзким. Они приобретают власть, порабощая более слабых мужчин, спекулируя, делая то, что должны, встречаясь с Питером Мануэлем. Вот своевременное напоминание о том, ради чего он все это делает.
Огни согревают сзади его толстую шею, когда он переходит через дорогу, удаляясь от Торговой палаты.
В «Степс бар» ведут несколько ступенек. Здесь две двери. Красный ковер уходит под дверь с табличкой, гласящей, что здесь комната отдыха, белые плитки – под другую дверь, за которой общий бар.
Уотт и Мануэль входят в общий бар с дешевыми стульями.
В комнате висит маслянистый смог сигаретного дыма. Четыре-пять человек сидят за столами по одному. У всех усталый вид. Они старомодно одеты – двубортные пиджаки с широкими плечами, консервативная мода деловых людей десятилетней давности. Пепельницы стеклянные, не жестяные. Это явный признак того, что клиентам доверяют: они не будут лупить друг друга, а если тебе нужен вечерок такого сорта, просто двигай дальше, паренек.
Уотт и Мануэль подходят к бару. Уотт заказывает портер с элем. На жилистом, повидавшем виды бармене черный фартук и железные подвязки на рукавах.
