Глупо утверждать, что ты все целиком и полностью знаешь о своих родных. Сокровенные тайны есть у каждого человека, даже самые близкие порой преподносят сюрпризы. Это я к тому, что Жанна, конечно, могла знать двух других погибших женщин и мне это могло быть неизвестно.
Однако я точно знала, что никогда прежде не видела Роговой и Галкиной в компании сестры. Их лица были мне незнакомы. На момент смерти сестре было тридцать лет, Роговой – двадцать восемь, Галкиной – тридцать восемь. Выходит, они не могли учиться в одном классе или ходить в одну группу детского сада.
Возможно, учились в одном вузе? Допустим, Рогова и Жанна учились на разных курсах, а Галкина преподавала там же, они могли сталкиваться в коридорах и аудиториях.
Я порылась в своих записях. Не складывается. Судя по тем сведениям, которыми меня снабдил Рустам и которые я отыскала в Интернете, Рогова окончила торговый техникум, а у Галкиной было неоконченное высшее, причем техническое, так что преподавать в финансово-экономическом она никак не могла.
Жанна всю жизнь прожила в Ягодном, в Марий Эл, насколько я помню, никогда не ездила. Галкина, судя по всему, всегда жила в Йошкар-Оле. Тупик.
Случайное знакомство? Интернет? Возможно, возможно…
Стрелки часов незаметно подбирались к одиннадцати вечера. Пора спать, завтра рано вставать на работу. Голова шла кругом от вопросов, ответы на которые ускользали от меня. Я запустила пятерню в свои короткие волосы и резким жестом растрепала их. В детстве, когда не могла до чего-то додуматься, я всегда так делала, а мама меня ругала: что за вид? Волосы дыбом, как у мальчишки-хулигана!..
В квартире было темно. Мой стол – маленький островок света – со всех сторон омывала чернота.
Умершие женщины пристально смотрели на меня с фотографий, казалось, в глазах у них притаилось что-то недоброе.
«Не надо!» – вспомнилось мне. Может быть, они хотят сказать мне это? Потребовать, чтобы я оставила их в покое? Должно быть, им не нравится, что я ворошу прошлое, тревожу их память.
Вдоль позвоночника заструился холодок. Нужно было встать и включить верхний свет, но страх, который накатывал холодными волнами, парализовывал, обездвиживал. Разом вспомнились встреча с девочкой на кладбище и мертвая, неподвижная фигура Жанны в ногах на моей кровати.
Мне показалось, что краем глаза я вижу в углу, возле окна, слева от себя высокую фигуру. Кто-то стоял там и смотрел на меня. Нет, не стоял – ноги существа, одетого в длинное одеяние (саван?), вроде не доставали до пола.
Повешенная! Господи, это же она! Голова склонена набок, руки вдоль тела, на шее – истлевшая от времени веревка. Эта веревка будет волочиться за нею, когда висельница подойдет ближе, чтобы… чтобы… Чтобы я посмотрела на нее и сердце мое остановилась от ужаса. Я не смогу отвести взгляда, увижу страшное почерневшее, распухшее лицо, тусклые мертвые глаза, которые светятся алчностью и злобой. И я пойму, зачем она здесь… Пойму, что она пришла забрать меня. Она хочет, чтобы меня тоже не стало!
Я кричала, кричала изо всех сил, но отчаянный вопль не сорвался с губ, остался внутри меня, перекрыл горло, не позволяя вдохнуть.
В руке у меня была авторучка, я стискивала ее, словно от этого зависело мое спасение. Прикованная к стулу невыносимым страхом, я сидела, не в силах справиться с собой, и ждала, когда жуткая гостья подойдет ближе и…
Собрав остатки воли в кулак, я быстро повернула голову.
Никого. Просто складки на занавеске. То, что я приняла за повешенную женщину, оказалось всего-навсего оконной шторой.
Переведя дыхание, я встала и пошла на кухню, на ходу включая везде свет. Хватит на сегодня, довольно всех этих ужасов. Горячий душ, двойная доза успокоительного (теперь в моей аптечке подобные препараты занимали центральное место), чашка чаю с медом перед сном.
Уже устроившись в кровати, я внезапно подумала, что пострадавших может оказаться больше трех. Такое вполне вероятно, и если мне удастся найти других жертв, то, может быть, связь между ними станет более очевидной…
«Хватит! Нужно прекратить думать об этом! Не лезть в эту историю. Меня это не касается! Забыть и оставить все как есть!»
Я уговаривала себя, но понимала, что это бесполезно. Все это касалось меня, еще как касалось. Разве то, что случилось с моей семьей, можно взять и забыть, даже не попытавшись получить ответы? Я отбросила в сторону одеяло и снова включила ноутбук.
Он ласково мурлыкнул, снова готовясь начать работу, и в этот момент взгляд мой упал на записи, которые я оставила на столе. Рядом с фотографиями погибших женщин лежал листок бумаги. На нем моей рукой было написано: «Не надо!»
Листок был исписан сверху донизу. В каждой строчке – только эта короткая фраза.
Я ахнула и бешено оглянулась по сторонам. На этот раз в комнате горел свет, так что никаких теней в темных углах, никаких таинственных силуэтов.
Да и что толку искать, кто это сделал? Это могла написать только я, и почерк мой, и авторучка, которую я едва не сломала, сжимая в кулаке, – вот она, рядом.
Но я совершенно не помнила, как писала эти слова! Разве можно сделать что-то – и не понимать, что это сделала ты? Или я попросту схожу с ума – вслед за матерью?
Нет, я так не думала. И была уверена: значит, мне не привиделось. Некто или нечто, какая-то потусторонняя сущность (моя мертвая сестра? висельница?) недавно побывала в этой комнате. Она была совсем близко и каким-то образом заставила меня написать предупреждение себе самой. Или это была просьба? А может, угроза?
Голова шла кругом. Как бы то ни было, это пытались донести до меня уже в третий раз, тремя разными способами. Кто пытался? Жанна? Или кто-то, принявший ее облик? Темное существо, выдающее себя за мою покойную сестру? Некая сущность, которая, быть может, толкнула ее со скалы, заставила убить себя и ребенка?
Одно ясно: это не могло быть случайностью. Меня пытались остановить, заставить отступиться. Было ли это продиктовано заботой обо мне – большой вопрос.
Мысли о том, чтобы рассказать кому-то обо всем, у меня и не возникало. Из моих знакомых только Лена не подняла бы меня на смех, не посчитала сумасшедшей. Подруга поверила бы сразу и безоговорочно, но мне не вынести лихорадочного блеска и страха, что неминуемо появятся в ее глазах. Слишком эмоциональная и немного экзальтированная, Лена напугается сама и испугает меня еще больше. Заведет песню про проклятья и сглазы, потащит к медиумам или в церковь. Нет, лучше я попробую справиться сама.
Прекращать поиски я не собиралась. Не могла бросить начатое на полпути. Упрямство, желание дознаться до истины, жажда понять – все смешалось во мне. Но по большому счету дело было даже не в этом.
Находиться в неведении, не знать, что происходит, что может случиться дальше, было невыносимо. Это все равно что оказаться с повязкой на глазах в комнате, полной змей: не знаешь, куда наступить, с какой стороны ждать опасности. И я решила идти вперед. Пока еще могу.
