Книга Обреченные на страх, страница 5. Автор книги Альбина Нури

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Обреченные на страх»

Cтраница 5

Нет смысла писать о том, что было в те страшные дни после гибели наших любимых. Кто никогда не терял близкого человека, все равно не сумеет осознать, что чувствуют оставшиеся жить. А тот, кто сталкивался с подобным, прекрасно поймет и без лишних слов. Тем более описать словами, как плачет и стонет душа, все равно не получится.

Как только стало возможно, Илья привез тела жены и дочери в Казань. Из первого и последнего в своей короткой жизни путешествия вернулась не Дашуля, а лишь ее тело. Верю, страстно желаю верить, что души их воспарили с той огромной высоты, чтобы подняться еще выше, настолько, что это недоступно человеческому сознанию, но, по правде сказать, это слабое утешение. Как и фальшивые утверждения, что надо жить дальше.

Фальшивые, однако непреклонные.

В Журнале мне дали отпуск, и я была благодарна учредителю за понимание. Если бы он оказался менее человечным, мне пришлось бы уволиться, чтобы быть с родными в те дни. Спасибо шефу: он сохранил мне работу, он понимал, что если есть что-то на свете, способное вытащить меня из хаоса и кошмара, так это Журнал.

Уезжала я с тяжелым сердцем. Родители были сломлены: их солнце погасло. Ничто не могло вернуть им тот сияющий и яркий мир, каким он был при Жанне.

Мама с папой любили нас с сестрой одинаково. Но разница в том, что мной – моими профессиональными успехами, моей независимостью и карьерой – они гордились, а Жанна была их отрадой. Характер у сестры, что греха таить, куда лучше моего: я колючий еж, а она нежная лань. И потом, она была рядом с ними всегда, а не только по выходным.

Семья и дети были для отца с матерью чем-то вроде религии, культа. Они делали все, чтобы стать для нас лучшими родителями на свете, и я до сих пор убеждена, что так оно и есть. Закончив несколько лет назад строительство большого дома, они мечтали устраивать для детей и внуков праздники, наряжать двухметровую новогоднюю елку, собирать всех вместе за воскресным обедом: мама поставила в гостиной стол размером с небольшой аэродром, чтобы за ним свободно помещалась большая семья.

Когда погибли девочки, это выбило опору у них из-под ног. Родители не могли даже предположить такого исхода – и теперь не знали, как дальше жить.

Но им было бы немного легче, если бы Илья не вел себя так, как вел.

Я не сразу заметила перемены, хотя они и бросались в глаза. Сначала я решила, что он оглушен горем. Потерять любимую жену и ребенка – бывает ли боль острее и бесконечней?

Никто не винил его в трагедии. Даже если отбросить в сторону понятия о нравственности, у Ильи не было никакого резона убивать жену. Он не извлекал из смерти Жанны никакой финансовой или иной выгоды. Этот факт был проверен в полиции, никаких обвинений ему и не думали предъявлять.

Но, положа руку на сердце, многие на месте моих родителей хоть что-то да сказали бы в упрек зятю: ведь он был рядом с девочками и ничем не помог. Однако матери с отцом и в голову не пришло бросать ему в лицо обвинения. И потом, они любили его как родного сына.

Илюша сразу пришелся ко двору, стал своим в нашей семье. Умница, трудяга, обаяшка, да к тому же сирота. Родом он из какой-то глухомани, родился в деревне с непонятным названием Кири. Отца не знал, мать скончалась от рака, и лет с четырнадцати Илья воспитывался у тети, которая умерла незадолго до его поступления в институт. В общем, звезды сошлись по всем пунктам: мои родители считали его сыном, а я – братом.

Но после смерти Жанны и Дашули Илья стал держаться с нами как чужой человек. Молчал, почти не смотрел ни на кого из нас. Не старался найти слова утешения и обрывал, если мы пытались вызвать его на разговор. Без крайней необходимости старался не обращаться к нам и на вопросы отвечал коротко и с видимой неохотой. Не позволял обнять себя и уж тем более не заключал родных в объятия. А если кто-то из нас касался его, он сжимал челюсти, еле сдерживая желание отшатнуться, словно мы могли заразить его опасной болезнью.

Больно было видеть, как мама с папой, словно выброшенные на мороз котята, жмутся к Илье, а он только что пинком не отшвыривает их прочь. Как они страдальчески смотрят на него, пытаясь поймать вечно ускользающий взгляд, а он раз за разом отворачивается.

Это было странно, совсем не похоже на обычную его теплоту, заботу, и я терялась в догадках: в чем причина? Мы понесли потерю, всем тяжело, но разве горе не сближает близких еще больше? Да, скорбь нельзя вычеркнуть, убрать, но ведь можно разделить!

Илья же вел себя так, словно кто-то из нас был виноват в гибели Жанны и Даши. Более того – это пришло мне в голову несколько позже, почти перед самым отъездом, – Илья будто вообще решил забыть, что у него были жена и дочь. Он не упоминал их имен, не говорил о них.

Мы старались не обсуждать поведение Илюши, делая вид, что нам все только кажется. Это, конечно, страусиная тактика, но на нас и без того много всего свалилось.

Правда, мне иногда хотелось подойти к Илье, схватить за плечи и встряхнуть хорошенько. А то и по щекам отхлестать: зачем он делает моим старикам еще больнее?! Но я сдерживалась. Открытый конфликт был нужен меньше всего. Все, что оставалось, – уговаривать себя, что это пройдет, просто каждый страдает по-своему.

В редакции все смотрели на своего главреда с тревогой и опаской, носились со мной, будто я была бутылкой с нитроглицерином и в любой момент могла взорваться. Уже к вечеру первого дня меня тошнило от ласковой предупредительности и вежливости, с которой ко мне обращались, но я ничего не говорила, чтобы не обижать коллег и друзей: они полагали, что берегут меня и помогают.

Видимо, Ася и Саша предупредили, что не стоит заговаривать со мной о трагедии, нельзя ни о чем спрашивать и лезть с сочувствием, поэтому все усердно делали вид, будто я вернулась из санатория или выписалась с больничного.

Я старалась как можно больше работать – собственно, в том, чтобы загрузить себя под завязку, не было ничего сложного, неотложные дела возникали постоянно. Вскоре мне даже стало удаваться в течение двадцати-тридцати минут не вспомнить о трагедии в моей семье.

Стоило огромных усилий не звонить родителям каждый час, чтобы узнать, как они там, или просто услышать их голоса. Созванивались мы постоянно, утром и вечером – обязательно, и я чувствовала, что легче им не становится. Меня отвлекала работа, а что могло отвлечь их?

Ждали ли они от меня, чтобы я уехала из города, бросила Журнал, нашла наконец-то мужа, поселилась с ним близ матери и отца, родила им внуков? Не знаю. Но, скорее всего, родители понимали, что нельзя требовать от человека того, что он не в состоянии дать, не ломая себя. Да и вообще, вряд ли способны были думать о ком-то и о чем-то, кроме Жанны и Дашеньки.

Прошло около месяца, как я уехала в Казань. В один из наших вечерних разговоров мама поведала ужасную, по ее словам, новость. Днем она совершенно случайно, от соседки, узнала, что Илья выставил дом на продажу. С родителями он после моего отъезда ни разу не увиделся, на звонки их не отвечал, а теперь, по всей видимости, собрался исчезнуть из нашей жизни навсегда.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация