Положение люгера еще хуже, чем нам казалось. Трюмы явно полны воды, волны перебрасывают на палубу тучи брызг, а дерево уже, кажется, начинает понемногу сдавать. Нас встречают человек восемь. Невесть откуда взявшийся здесь старый пастор, упитанная, если на мой вкус, девица, пара немолодых мужчин купеческого вида да моряки. Вроде обычные матросы.
Девица с восхищением взирает на Петра. Тот, впрочем, тоже посматривает на нее, словно кот на сметану. О прочем они позабыли, и за дело приходится взяться мне.
Пастора зовут Глюком. Фамилия кажется знакомой, но где я ее слышал, сразу вспомнить не могу. Девушка же, Марта, – его воспитанница и вдова погибшего во время войны шведского солдата. Или – пропавшего без вести, что в принципе одно и то же.
Судно вышло из Либавы, однако уже в заливе было застигнуто штормом. А дальше все просто. Шкипер оказался неопытным, и они налетели на отмель. Или их снесло при маневрировании, что, в принципе, сейчас без разницы. Зато удивляет поведение моряков. Основная часть команды, дюжина человек во главе с капитаном, ударились в панику и, даже не дожидаясь улучшения погоды или не надеясь на него, бросились в единственную шлюпку и попытались направиться к Эзелю. Об остальных они забыли. На счастье. Шлюпку опрокинуло волной, и выплыть не удалось никому. Мелькнули головы, послышались крики, и одни волны продолжали вздыматься на месте трагедии.
Несчастье произошло рано утром, когда ветер был посильнее. Сейчас же стоило рискнуть. Если мы добрались сюда, почему надо бояться обратного пути?
Наша бригантина болталась не столь далеко. Да и помогут же, если что случится.
– Я так боюсь, так боюсь, – бормотала Марта на немецком.
Еще бы, выплыть в платье! Так и ведь в мундире и ботфортах не особо легче.
– Дойдем! – решительно отмел ее возражения Петр.
В ее глазах он выглядел лихим спасителем. Не самый плохой вариант для начала знакомства.
Девушка ему откровенно нравилась. На вкус и цвет…
Шесть баллов для ботика многовато, блин! Если вспомнить одно из любимых словечек Ярцева. Я бы добавил что-нибудь другое, более весомое, только можно ли ругаться при дамах?
И снова волны, тяжесть весла в руках, только в ботике нас уже не семеро, а полтора десятка, и борта едва не касаются воды. Подсознательно постоянно прикидываю свои действия. Главное – сбросить камзол и сапоги, а там уже как-нибудь. Ну и, разумеется, помогать царю. Его надо спасать во что бы то ни стало.
Однако мои опасения оказались напрасными. Вновь неким чудом нам удается доковылять до корабля. Если не считать неких мелочей вроде того, что чуть не пронесло мимо, но «чуть» – не в счет.
– А я о вас слышал, – уже на палубе обращается Петр к пастору. – Это не вы перевели Библию на латышский?
– Я, – соглашается Глюк.
– Ваше величество, ну разве так можно? – налетает на Петра капитан, и глаза девицы расширяются.
– Ваше величество? – с изумлением переспрашивает Глюк.
– Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая, – представляю царя официально.
А Марта точно попалась. Мало того что спаситель, так еще оказался царем. Куда устоять бедной девушке?
И вдруг меня осеняет.
Скавронская! Точно! А я-то мельком как-то подумал, что прихотью судьбы Петр не познакомился с будущей супругой. Никого мы не захватывали, если девица и попала добычей к русскому драгуну, то к Шереметьеву точно не перешла, да и Алексашке не досталась подарком от фельдмаршала.
А оно вон как получилось… Или действительно от судьбы не уйдешь и браки заключаются на небесах?
Хрен его знает. Правящей императрицей Марте-Екатерине точно не бывать. Закон о престолонаследии принят, и трон переходит по мужской линии. Не будет ни Екатерин, ни Анн, ни Елизаветы. Да и очень ли они нужны?
Фике суждено в лучшем случае стать женой какого-нибудь германского курфюрста, а то и графа. Остальным…
Но разве главное в жизни – занять российский престол?
И все-таки свербила мысль. Неужели любовь неизбежна? Что кому назначено, а там встреча обязательно состоится? Вон какими глазами взирает на Марту Петр! Человек молодой, холостой. Сколько же бобылем ему быть? Вроде не худший был выбор…
Но неужели любовь действительно настолько важна и от нее никуда?
А ветер свистит в такелаже, порождая смутное беспокойство.
– Принимаю команду на себя, – от Петра толку, кажется, нет. – Курс – на Санкт-Петербург!
5. Юрий Флейшман. Сюрприз
Все началось в лучших традициях литературы – на балу. Или, точнее, на ассамблее. Балов в классическом смысле в Российской империи пока не было. По мне, хоть бы и не появлялись. Ассамблей хватало мне с избытком. Нет, если кому-то нравится, пусть ходят на подобные мероприятия, пьют, отплясывают. Каждому – свое. Но удовольствия от танцев я не находил никогда, если занимался подобной ерундой, то с конкретной целью – снять на ночь какую-нибудь девочку. Давно, понятно, в другой жизни, когда был моложе. Сколько знаю, точно так же относились к подобным увеселениям Командор и прочие мои товарищи. Танцы – больше женская забава. Они получают от этого какое-то удовольствие. Мы более практичны. Определить, как будет вести себя в постели, облапить. Понятно, я не говорю о дикарях, которые без плясок – никуда. Но я не дикарь. И женщины в прежних количествах мне тоже уже не нужны.
Выпивку в петровских гомерических размерах я уже переношу плохо. Государь хорош многим. Действительно интересуется едва ли не всем, имеющим отношение к практике, всегда готов способствовать прогрессу, трудится сам, не покладая рук и с удовольствием занимаясь самой черной работой. Но есть у него плохие черты. Какая-то патологическая жестокость, может, опять-таки в традициях, ведущая начало от страшных сцен, которые пришлось пережить в детстве, порою – подозрительность, а еще – склонность к алкоголизму. И добро, если бы пил сам, но он других заставляет. Абсолютно не считаясь с желаниями.
Как-то не задумывался раньше над вопросом о питии на Руси. Мне казалось, оно тут было всегда, от Рюрика и раньше. Но из бесед со старыми боярами, этакими воздыхателями благословенной старины, картина открывается совсем иная. По их утверждениям, раньше прием алкоголия был событием едва ли не исключительным. Нет, имелись те, кто проделывал это более-менее регулярно, в семье не без урода, однако то были исключения, а не правила. Всеобщей нормой была трезвость. Даже знать потребляла умеренно и не часто, а простой народ вообще… Потому склонность царя к безудержному веселью казалась многим «от дьявола». Европ они не видели!
К сожалению, положение обязывает. Не имеет смысла ссориться с Петром из-за ерунды. Раз приближенный, то обязан принимать участие в царских забавах. В противном случае косится, словно на врага государства. Ну или персонально императора. Этакий потенциальный заговорщик, хоть «Слово и дело» кричи.
