Знай о том, – продолжала Сивилла, – друг твой скончался. Тело его бездыханное ждет погребенья. И прежде чем упокоить его в глубокой гробнице, черных овец заколи, иначе тебе не узреть для живых недоступного царства.
Долу глаза опустив, душою смущенный, к кораблям возвратился Эней и увидел тело того, кому равного не было в искусстве медью людей созывать, возбуждая в них воинский дух. Узнав от друзей, что Мизен стал жертвой тщеславия – он вступил в состязанье с тритоном и был им погублен, – Эней вместе с Ахатом в лес углубился. Шагали они среди огромных деревьев, и мысль Энея не покидала: «Ветвь золотая, где ты?»
И, о чудо! С неба слетела пара голубок и уселась у ног.
– Мать! – взмолился Эней. – Ты хочешь помочь мне? Это птицы твои? Угодно тебе, чтобы я увидел Анхиза? Бессмертная! Не оставь меня в этот час!
Голубки вспорхнули и, прыгая с ветки на ветку, повели за собой. Так очутился Эней у зловонного устья Аверна, гибельного для птиц, но не для посланников бога. Вот и раздвоенный дуб. Блеснула сквозь зелень листьев его желтизна. Вот она золотая, чужеродная дереву ветвь, ствол охватившая как бы огнем. Эней ухватился за сук и его надломил с нетерпением жадным. Как факел, неся его перед собой, двинулся он к пещере Сивиллы, ища благодарным взглядом пернатых посланцев Венеры. Но слились они с синевой.
Сжигание усопшего.
Тем временем все пространство у мыса, где было найдено тело Мизена, наполнилось плачем. Люди вышли на берег с секирами. Вскоре на прибрежном песке появились стволы смолистых елей. Верхушки их оплели ветвями кипариса, дерева смерти. Окоченевшее тело омыли теплой водой. И поднялся к небу стон погребальный. Долг исполняя последний, друзья понесли носилки и прислонили к деревьям. Факел к ним поднесли, огнем обращенный к земле, и вспыхнуло пламя, с треском пожирая останки Мизена, и масло, какое лилось в огонь, и туши заколотых жертв. И вот уже насыпан над кострищем курган, на вершину его водружены пепел и кости в бронзовой урне, труба и доспехи Мизена. Имя его отныне будет носить этот мыс
[125].
Нисхождение
Тропинка оборвалась вместе с кипарисовой рощей, которую они пересекли, и Эней оказался на берегу источавшего невероятный смрад озера. Вокруг ни деревца, ни былинки. В воздухе ни птицы, ни насекомого. Это преддверие царства смерти? А где же вход? Скользя по каменной осыпи, Эней сделал несколько шагов и увидел две голые скалы и темнеющий между ними провал.
– Сюда! – шепнула Сивилла, и вдруг задрожала под ногами земля и послышалось отдаленное завывание пса.
И вот Эней шагает в густом липком мраке, ощущая движение огромных невидимых тел и биение крыльев. Блеснула молния, и Эней увидел совсем рядом дракона, протянувшего к нему щупальца. Объятый ужасом, он выхватил меч.
– Не бойся, – успокоила его Сивилла. – Это бесплотная тень.
Чудовище отступило само. От показавшейся внизу реки стало немного светлее. Вот и толпа умерших, спешащих к реке, – мужчин и женщин, старцев, старух, юных дев и детей. Их не счесть, как песчинок в песке, как листьев в лесу, сбиваемых осенним ветром.
– Несчастные! – воскликнул Эней. – Что их волнует?
– Равенства нет и средь мертвых, – проговорила Сивилла. – Там за Стиксом должны держать мертвецы ответ за деянья земные. Нет им дороги в аид, пока не покроет земля их останки. Таков закон непреложный, и скорей возвратится от мертвых чудом проникший живой, чем войдет к ним непогребенный. Помню я всех четырех, что до тебя приходили сюда живыми. Первым спустился фракиец Орфей, гонимый любовью к своей Эвридике. Вторым – сын Леды Поллукс. Потом – храбрый Тесей, Прозерпину захотевший похитить, чтобы помочь Пирифою, и Геркулес, вернувший на землю Тесея. Ты будешь пятым, Эней, среди них и последним при жизни моей. А что будет после – сокрыто во мраке.
Слушая жрицу, Эней глаз не спускал со сбившихся в жалкую кучку теней. Две ему показались знакомыми, Оронт с Левкаспидом, оба погибли они во время бури на пути к Карфагену. Тень же одна, подбежав, протянула руки к Энею.
– Это ты, Палинур! – воскликнул сын Венеры. – Кто из всевышних тебя, спутник мой верный и друг, от корабля оторвал и бросил в пучину вместе с кормилом? Помнится, сам Аполлон уверял, что волны и ветры тебе не страшны. Вот и верь обещаньям бессмертных!
– Не от волны я погиб, не от ветра, – скорбно ответила тень. – Морем клянусь, не погружен был я богом в пучину. Вместе с кормилом я в море упал и, за него ухватившись, плыл, охваченный страхом – не за себя, за корабль, гонимый на берег. На четвертом рассвете с гребня волны Италию я разглядел и направился к ней. Забрался на голый утес, цепляясь за камни. Здесь и настиг меня меч дикаря, жадного к моему одеянью. Телом моим ныне играют волны у берегов Велии
[126]. Молю тебя, о Эней, отыщи Велийскую гавань и погреби останки мои или помоги мне на челн Харона вступить…
– Как ты смеешь с просьбой такой обращаться к Энею, – перебила Сивилла. – Прочь убирайся, но знай, что время настанет и будешь ты погребен, и потомки тех дикарей, что тебя погубили, искупят предков вину и над телом твоим поднимут холм погребальный. Имя твое получит утес, где ты погиб
[127].
Переправа
И вот в ладье навстречу нам плывет
Старик, поросший древней сединою,
Крича: «О горе вам, проклятый род!
Забудьте небо, встретившись со мною,
В моей ладье готовьтесь переплыть
К извечной тьме, и холоду, и зною…»
Данте (пер. М. Лозинского)
Тень отступила, ликуя. Эней и Сивилла продолжали путь к реке. Впереди стал виден Харон, неопрятный старец с веслом
[128]. Души тянули к нему руки, умоляя взять на челн. Одних он пропускал, других отгонял. При виде Энея он выкрикнул грозно:
