Отпустив руки соседей, Порсена обратился к лукумонам:
– Братья! Ко мне явился наш брат Тархна! Его изгнали мятежные румеи, и он взывает к нам о помощи. Вернуть Тархне трон можно лишь силой оружия. Согласны ли вы дать воинов для похода на Руму, который я возглавляю от вашего имени?
Порсена поставил на землю золотую чашу с отверстием в крышке в виде рта Горгоны. Чаша тотчас пошла по кругу. Послышались удары падающих на дно желудей, подобранных тут же под дубом. Потом чаша совершила круг справа налево, в том же направлении, в котором писали расены (оно считалось счастливым). Порсена поднял ее, открыл крышку и высыпал содержимое на свою широкую ладонь. На ладони было двенадцать желудей.
Порсена ликующе вскинул руку вверх. Желуди с дробным стуком упали к корням могучего дуба.
Гораций Коклес
Разносится зов, рокочут тирренские трубы,
И доблесть врагов идет постепенно на убыль.
Исходит из губ пронзительней звук и задорней,
И Тинии дуб пускает могучие корни.
Из горных долин мы катимся силою рока.
О, бог Тиберин!
Пробей для нас к Руме дорогу!
После решения совета царей Порсена отправил в Рим послов с требованием вернуть Тарквинию трон. Римляне дерзко ответили отказом. Тогда Порсена направил к ним такое послание: «Иду на вас войной. Буду через месяц у Яникула с войском».
И загудели по всей Расении трубы, разнося весть о войне с непокорной Румой. К Клузию повели правители одиннадцати городов закованные в железо отряды тяжеловооруженных, конницу, а также стрелков из лука и пращников.
Весть о том, что Порсена объявил войну и даже назначил точное время своего появления у Города, быстро распространилась по Риму и его окрестностям. Граждане, находившиеся на полях, бросив все свое добро и не собрав урожая, стекались в Рим. И это вызывало новые трудности. Надо было сделать запасы для того, чтобы прокормить возросшее население. Для борьбы с дороговизной и стремлением торговцев поднять цены были изданы специальные распоряжения.
Гораций Коклес.
Войско Порсены появилось на правом берегу точно в тот день, в который его ожидали. Укрепления на Яникуле были взяты штурмом почти мгновенно. И сразу же на плечах беглецов этрусские воины двинулись к Свайному мосту. Еще немного, и враги оказались бы в Риме. Но Рим был спасен храбростью оказавшегося у моста Горация Коклеса
[413] и двух его друзей. Он, став на мосту, преградил дорогу нападающим, в то время как его друзья начали разбирать мост.
Размахивая мечом, храбрец кричал этрускам:
– На что вы способны, царские рабы? Не зная, что такое свобода, можете ли вы сражаться со свободным человеком? Я вызываю любого из вас на поединок!
Ответом послужила туча этрусских стрел. Но ни одна из них не поразила Горация Коклеса. Стрелы застряли в его щите.
Внезапно за спиной смельчака послышался треск, двум его друзьям удалось разобрать мост и швырнуть бревна и доски в реку.
Видя это, Гораций Коклес протянул руки к реке.
– Отец Тиберин! – крикнул храбрец. – Я обращаюсь к тебе! Прими воина и его оружие, будь к нему милостив!
С этими словами он в полном вооружении бросился в реку и, преодолевая сильное в этом месте течение, поплыл. В него полетел новый вихрь стрел. Одна стрела попала смельчаку в ногу. Но он выбрался на высокий берег, где был встречен ликующими римлянами.
В благодарность за этот подвиг каждый из римлян во время наступившего голода поделился с Горацием своими запасами, а впоследствии ему было отрезано столько земли, сколько он мог вспахать за один день
[414].
От полученной раны Коклес охромел, и после смерти его статуя с укороченной ногой украсила храм Вулкана, – ведь Вулкан тоже был хром
[415].
Муций Сцевола
Так провалился план Порсены взять Рим с ходу, и он приступил к его осаде, в одних местах запрудив Тибр, а в других – поставив стражу. Впервые за свою историю Рим оказался в положении тех городов, которые пали его жертвой. Нависла угроза голода. Вот тогда в сенат явился знатный юноша Гай Муций и обратился к сенаторам с такими словами:
– Решился я, отцы-сенаторы, переплыть Тибр и, если удастся, проникнуть во вражеский лагерь. Не грабить, не мстить за разбой – нечто большее решил совершить я, если помогут боги.
Сенаторы поняли, что храбрец намерен убить Порсену, и дали ему разрешение покинуть Рим.
Гай Муций быстро шагал к холму, окруженному частоколом и валом. Этрусское одеяние на нем успело высохнуть за ночь, и вряд ли этрусским стражам придет в голову, что он переплыл Тибр. Но ведь они могут с ним просто заговорить, и тогда он погибнет, не выполнив того, на что намекал сенаторам. А ведь он в детстве болтал по-этрусски так же легко, как на родном языке. В памяти всплыли тонкое лицо, обрамленное седеющими волосами, нос с горбинкой, любящие глаза. Няня Велия, она была родом из Тарквиний, заменяла ему мать. Да, да, он так и называл ее – «ати», а няня, переиначивая его имя на свой лад, Кай, но иногда «клан» – сын.
Так Гай произнес вслух два этрусских слова – «спура», «тив», а они потащили за собой другие. Нет, эти слова вряд ли пригодятся. Гай внезапно вспомнил, что няня, разозлившись на кого-нибудь из слуг, а они ее недолюбливали как чужестранку, произносила с шипением: «Тухулка!» Гай в точности не знал, что это значит, но именно это слово, он думал, ему может пригодиться.
Но словно сам Ромул, видя с небес, в какой опасности находится основанный им город, пришел Гаю на помощь. На опушке леса его окликнул какой-то воин, подстреливший вепря. Он сам не смог бы его дотащить. Помощь Гая оказалась кстати. Ничего не расспрашивая, он всю дорогу до ворот не закрывал рта, конечно, хвастался своей удачливостью. Живая речь помогла Гаю вспомнить еще несколько этрусских слов: тур – «давай», «румах» – римлянин. И его подмывало сказать «ми румах» (я – римлянин) и свалить хвастуна ударом кулака, но он удержался, ибо обещал убить не простого воина, а самого царя Порсену.
