Креонт объясняет, что речь идет об убийстве Лайя, первого супруга Иокасты.
Эдип слышал о Лайе, но ему было не известно, где и как тот погиб. Он возмущается, почему все эти годы никто не искал убийцу. Он обещает его отыскать, заверяя, что убийца Лайя – и его смертельный враг.
Однако расследование преступления заводит Эдипа в тупик, и он собирает старейшин, многие из которых помнили Лайя, чтобы они помогли поискам, обещая им награду за любую весточку, которая может навести на след. В бессильной ярости он обрушивает на голову неуловимого убийцы и весь его род проклятия.
Старцы не могут дать совета, как искать убийцу, но они уверены, что его имя известно слепцу Тиресию, которого Аполлон наградил вещей силой мысли.
Тиресий не торопится в Фивы, когда же его приводят, он ведет себя странно. Щадя Эдипа, он умоляет, чтобы его отпустили. Но Эдип, полный благородного негодования, призывает к гражданским чувствам прорицателя: раскрыв имя убийцы, он спасет Фивы. В конце концов он оскорбляет Тиресия, обвиняя его в пособничестве убийце.
Тиресий, порывающийся уйти, бросает в лицо оскорбителю:
– Страны родной бесчестный осквернитель – ты!
Имя преступника названо. Но, уверенный в своей невиновности, Эдип не верит Тиресию. «Откуда ему, слепцу, утратившему наполовину слух и, наверное, разум, известно, кто убил Лайя, если об этом не ведает ни один из зрячих?» – думает он. И внезапно его озаряет догадка: Креонт, принесший оракул, и Тиресий, назвавший имя убийцы, в заговоре. «Ведь Креонт, как брат Иокасты, в случае моей смерти или изгнания получит корону!»
Эдип обрушивается на мнимых заговорщиков, напоминая народу, что именно он, Эдип, а не Креонт и Тиресий, разгадал загадку Сфинкса. Где же тогда были эти вещуны?
Тиресий отвечает со спокойным достоинством:
– Ты - царь, не спорю. Но в свободном слове
И я властитель наравне с тобою.
Слугою Феба, не твоим живу я,
Опека мне Креонта не нужна.
Ты слепотою попрекнул меня! Ты слепотою попрекнул меня!
О да, ты зряч – и зол своих не видишь!
В действие вступает Иокаста. Любящая брата и супруга, она хочет их примирить.
– Моему первому супругу было дано пророчество о гибели от руки собственного сына. Этот страх заставил Лайя отнести нашего младенца, проколов ему ножки, в горы.
– И кто это сделал? Кто отнес младенца в горы? Сам Лай? – засыпает Эдип вопросами супругу.
– О нет! Корзинка была вручена пастуху. Кто знает, жив ли он теперь, – ответила Иокаста. – Но Лай был убит неведомыми разбойниками на пути в Дельфы. Вот и верь вещим гаданиям!
Догадка заставила Эдипа вздрогнуть, но Иокаста этого не замечает.
Развязка отодвигается. Тем более что из Коринфа, который Эдип продолжал считать своей родиной, прибыл гонец с вестью, что царь Полиб умер и коринфяне призвали на царство Эдипа.
И вновь ликует Эдип: «Права Иокаста! Нечего верить гаданиям! Мой отец умер своей смертью!»
Но остается вторая часть предсказания – брак с родной матерью. И Эдип говорит гонцу напрямик, что его заставил бежать из Коринфа страх убить отца и жениться на матери.
– Да не мать она тебе! – успокаивает гонец Эдипа. – Не сын ты ей. Тебя нашли в долине Киферона.
– Откуда тебе это известно? – вскрикнул Эдип. – Кто тебе это все рассказал?
– Я сам тебя спас! – обиженно ответил гонец. – Тогда я пас стада. И мог бы отказаться от корзинки с младенцем, которую мне предложил пастух.
– Какой пастух? Откуда он был?
– Из Фив! Он, кажется, был рабом царя Лайя.
Уже нет никакой надежды. Все нити сходятся. Иокасте все ясно. Она умоляет Эдипа прекратить розыски последнего свидетеля. Но Эдип по-прежнему слеп. Ему кажется, что супруга боится, как бы он не оказался сыном какой-нибудь рабыни, подкидышем. Он резко обрывает Иокасту, и та убегает с воплем: «О горе! Горе! О, злосчастный! Тебе последний мой привет!»
Эдип остается. Его не пугают страшные слова супруги. Ему кажется, будто ею руководит стыд, что он, Эдип, может оказаться не царским сыном, а безродным. Он нетерпеливо ожидает пастуха. Рядом с ним стоит посол из Коринфа.
Но вот ведут старого пастуха, и Эдип обращается к коринфянину:
– Вот этот человек передал тебе корзинку с младенцем?
– Он самый.
Старец, приблизившись к Эдипу, кланяется в ноги, кажется, потому, что боится взглянуть ему в глаза. Это не остается незамеченным.
– Смотри мне прямо в очи, старик! – приказывает Эдип. – Отвечай, ты был рабом Лайя?
– Да, я родился в царском доме и был приставлен к стадам.
– И где ты их пас?
– На Кифероне или по соседству.
– Ас этим человеком ты знаком?
– Нет. Такого не припомню.
– Ах, врун! – восклицает коринфянин. – Ты забыл, как часто мы встречались. Тебе были поручены два стада, мне – одно. Теперь вспомнил?
– Как будто вспоминаю.
– Теперь припомни, давал ли ты младенца мне на воспитание?
– Зачем об этом вспоминать?
– А потому, что тот младенец пред тобой. Это ваш властитель Эдип!
Старец в ужасе трясется. И Эдип с огромным трудом добивается его признания, что младенца дала пастуху Иокаста. Эдипу уже все ясно, но все-таки он спрашивает:
– Зачем она тебе его вручила?
– Для истребления, чтоб не стал он, выросши, отцеубийцей. Но я сберег ребенка. Коль ты младенец тот, несчастней нет твоей судьбы.
Эдип вскидывает руки к солнцу:
– О свет! В последний раз тебя я вижу!
Так наступает прозрение Эдипа. Разгадав свою страшную тайну, он ослепляет себя у трупа Иокасты, покончившей с собой
[162].
Эдип в изгнании
Но не завершились на этом страдания Эдипа. Он остается жить, чтобы испить чашу мук до конца. Много лет он пребывает в своем доме слепцом, радуясь, что дети, рожденные от преступного брака, не отреклись от него.
Но внезапно народ принимает постановление об изгнании Эдипа, осквернившего город. Эдипу не страшно изгнание. Ужасно то, что сыновья, которые должны были последовать за ним, остаются в Фивах. Им царский трон милей отца! Эдип в ярости. Он проклинает сыновей. Да не насладятся они властью, да погибнут они из-за нее!
