Нет предела человеческой зависти. Вместо того чтобы радоваться возвращению основателя города из аида, многие вознегодовали: «А почему наши близкие не вернулись? Чем он лучше?» Вот тогда-то и пошла о Сизифе дурная слава
[211].
В третий раз он уже не смог придумать никаких уловок, и боги, в назидание тем, кто будет уклоняться от предначертанной человеку смерти, решили сурово наказать Сизифа: в аиде его заставили вкатывать на гору тяжелый камень, который срывался вниз, когда вершина была уже почти рядом, и Сизиф начинал свой бессмысленный изнурительный труд сначала.
Кажется, Аид придумал такую кару, чтобы показать, что человеческая жизнь не имеет никакого смысла – основывай города или их разрушай, все равно конец один. Однако не удалось богам заставить людей ждать сложа руки, когда придет смерть. Сознание своей полезности остающимся жить и будущим поколениям заставляет их творить, искать, бороться.
Победитель химеры
Гнев богов обрушился и на потомков Сизифа. Сын его Главк, правивший в Эфире после Сизифа, был разорван собственными конями на погребальных играх в память Пелия. Несчастья долго преследовали и внука Сизифа Гиппоноя, сына Главка или, как считали некоторые, самого Посейдона
[212].
Юный Гиппоной был наделен и силой, и необыкновенной красотой. Не было человека, который бы им не восхищался. Но однажды, когда он, выйдя из дворца, прогуливался по Эфире, к нему подошел известный всему городу шутник по имени Беллер. Показывая на царя пальцем, Беллер воскликнул:
– Смотрите, какой урод!
Вскипело сердце самолюбивого Гиппоноя. Он поднял могучий кулак и обрушил его на голову Беллера. Умирая, несчастный простонал:
– Напрасно боги наделили тебя красотой, раз не дали ума и не научили понимать шутки. Так пусть же эта красота станет источником твоих несчастий!
Услышали боги слова умирающего. Преступление, как клеймо, тяготело над юным царем. Гиппоноя с позором изгнали из родного города, и само имя, данное ему отцом, вскоре было забыто и стали называть его «убийцей Беллера» – Беллерофонтом.
Скитаясь повсюду, прибыл Беллерофонт в крепкостенный Тиринф, где правил тогда могучий воитель Пройт. Пожалел он юношу, залюбовавшись его красотой, и, поклявшись быть ему другом, поселил в своих покоях. Но красота стала для скитальца источником бедствий. Шаловливый Эрот ранил стрелой сердце супруги Пройта
[213], и хотя Беллерофонт был чист перед гостеприимцем, отвергнутая царица возвела на него навет, будто он покушался на ее честь. Поверил Пройт клевете, но, не желая навлекать на себя гнев богов, чтущих клятвы и карающих их нарушителей, сдержал ярость и призвал к себе Беллерофонта.
– Друг мой, – объявил он ему, – мои стражи поймали человека из Эфиры и отняли у него кинжал, которым он помышлял тебя убить. Я думаю, будет лучше, если ты отправишься к моему тестю, царю Ликии Иобату. Там, за морем, ты будешь в безопасности. А это передай ему при встрече, – протянул он юноше складень.
В те годы тиринфяне, эфирцы и другие жители Пелопоннеса уже владели письмом, не похожим на позднейшее греческое. Писали не буквами, соответствующими звукам языка, а знаками, каждый из которых обозначал один слог. Так, для слова Бел-ле-ро-фонт потребовалось четыре знака. Начертал Пройт знаки на деревянной табличке, прикрыл ее другой и, прочно связав, передал гостю
[214].
Взял юноша складень, поблагодарил Пройта за гостеприимство и добрый совет, не подозревая, что тот отправляет его на смерть.
Сев на быстролетный корабль, Беллерофонт через несколько дней оказался в Ликии. Ее царя Иобата он покорил с первого взгляда и попал сразу с корабля на пир. За вином, лившимся рекой, забыл Беллерофонт о данном ему поручении и вспомнил о нем лишь через девять дней, когда царские винные подвалы опустели.
Приняв из рук гостя складень, царь разрезал узлы, развернул деревянные дощечки и впился взглядом в гибельные знаки. Воля Пройта была ясна. «Наверное, этот несчастный совершил тяжкое злодеяние и достоин смерти, – подумал ликиец. – Но почему Пройт не наказал его сам, а поручил мне? И как убить человека, с которым пировал столько дней подряд?»
Стал думать Иобат: к кому еще отправить Беллерофонта с таким же посланием? Он вспомнил несколько знакомых ему правителей, которые, получив подобное послание, убили бы его предъявителя без колебаний. Да вот беда – они не смогли бы прочесть ни одного знака. Но ведь можно избавиться от Беллерофонта и без табличек!
– Царь Пройт пишет мне, что ты могучий герой, – сказал хитрый ликиец, сворачивая дощечки. – И я подумал, что только ты сможешь избавить мою страну от чудовища, поселившегося в горах.
– Я счастлив помочь! – с готовностью молвил Беллерофонт. – Если позволишь, завтра же отправлюсь в бой.
Наутро, облачившись в медные доспехи, юноша двинулся в горы. Ликийский царь смотрел ему вслед, мысленно навсегда прощаясь со своим гостем.
Долго шел Беллерофонт, пока у входа в одну из долин не услышал ни на что не похожий шум – соединение рыка, блеяния и змеиного шипения. Его издавало чудовище, соединившее в себе льва, козу и змею. Оно ярилось как лев, с легкостью дикой козы перепрыгивало со скалы на скалу и притягивало к себе неподвижным взглядом змеи
[215].
Понял Беллерофонт, что такого зверя ему не одолеть, и взмолился богам о помощи. Услышали его боги Олимпа, но почти никто не захотел помочь внуку Сизифа. Только брат и соперник Зевса Посейдон внял мольбе Беллерофонта.
Держа за узду Пегаса, ничего не подозревающий Беллерофонт берет письмо, содержащее приговор ему, из рук Пройта, прощаясь с царем и его женой (роспись на сосуде)
