Надаль поднял свой уровень, и, когда счет был 4–5, 0–30, испанец был всего в двух очках от победы. Федерер преодолел этот шторм лишь затем, чтобы обнаружить, что попал в большую беду, когда Надаль лидировал на тай-брейке со счетом 5–2, опять же ему не хватало всего двух очков для победы. Надаль лидировал, получив два очка в подачу Федерера, но потом он, выглядя странно неуверенным (вероятно, в первый и последний раз в своей карьере), исполнил две свои худшие подачи, позволив Федереру отыграться. Федерер упустил сетбол при счете 6–5, и при 7–6 у Надаля был победный брейк-пойнт. Федерер его спас подачей, которую невозможно было отразить, но потрясающий форхенд дал Федереру второй победный брейк-пойнт, на этот раз при его подаче. Надаль сопроводил свою подачу кроссом, который, казалось, должен был вытеснить Федерера с корта, но он спокойно вернулся на свою позицию и исполнил безупречный бэкхенд, отправив мяч в угол корта Надаля.
«Это был один из первых моих обводящих ударов слева за весь матч, – сказал он впоследствии. – Из-за его форхенда я думал, что все было кончено, так что то, что я его исполнил, породило во мне великолепное ощущение. Я правда думал, что того, что я побеждал пять раз и использовал этот шанс, было достаточно».
Тай-брейк того матча напоминал эпичный тай-брейк Борга – Макинроя в финале 1980 года, – когда Макинрой тоже спас один из шести победных брейк-пойнтов при помощи потрясающего бэкхенда: волна нахлынула и ушла. При счете 9–8 у Федерера был второй сетбол, на этот раз в его подачу, бэкхенд Надаля ушел в аут, а матч дошел до финального сета.
На часах уже было около восьми вечера, небеса были свинцовыми. Появились первые опасения, что в тот день матч не закончится. Когда дождь прервал игру при счете 2–2 в финальном сете, страхи окрепли. Уимблдон отчаянно хотел завершить матч: «третий понедельник» – это кошмар с точки зрения организации и логистики, он ставит под удар блестящий ужин чемпионов воскресным вечером – ведь еще неизвестно, кто станет одним из двух чемпионов в одиночном разряде! Перерыв из-за дождя оказался недолгим: игроки вернулись на корт в двадцать минут девятого, а метеорологи пообещали им сорок пять минут – час сухой погоды и примерно столько же дневного света.
Первый перерыв «на дождь» пошел на пользу Федереру, второй – Надалю. Хотя Федерер подавал первым и поэтому зачастую Надаль был всего в двух очках от поражения, он никогда не выглядел так, будто находился под серьезной угрозой в его подачу, тогда как Федерер, казалось, потерял хватку после триумфа в четвертом сете. При счете 6–6 игроки взглянули на судью, Паскаля Марию, который, в свою очередь, смотрел на главного арбитра Эндрю Джаретта. Был подан знак играть еще два гейма. При счете 7–7 ждали сигнала, чтобы уйти, но им снова подали знак: играть еще два гейма. Надаль тогда выиграл подачу Федерера и, несмотря на то что проиграл первое очко в шестнадцатом гейме, держался и получил свой первый титул Уимблдона, когда Федерер форхендом отправил мяч в сетку.
Телевизионная съемка того матчбола, четвертого матчбола Надаля, не показывает, насколько было темно: камера все «видит» светлее, чем на самом деле. Если Пит Сампрас и победил Пата Рафтера в сумерках в 2000 году, то, по крайней мере, это случилось в относительно ясный вечер, и на часах еще не было девяти. Сейчас вечер был хмурым, а последнее очко было получено в семнадцать минут десятого. Яркость фотовспышек, осветивших, как Надаль в экстазе упал на землю, сопровождавших его, когда он, пошатываясь, шел к своим сопровождающим, а затем под хрупкую крышу комментаторской кабины NBC, чтобы поприветствовать наследного принца Филиппа и принцессу Летисию, когда поднимал свой трофей над головой, доказывает, насколько на самом деле стемнело.
Надаль сам признал это, когда в час дня он пришел, безукоризненно одетый и гладко причесанный, в лондонский отель «Интерконтиненталь» на ужин чемпионов. Его краткую речь венчала фраза: «В конце я вообще ничего не видел!»
Давая комментарии после матча, Федерер согласился с этим, но он был в более трудном положении. Он не мог себе позволить сказать нечто, что можно было бы воспринять как жалобу на условия матча, не мог позволить британским СМИ злорадно написать: «Федерер проиграл в финале и потерял умение достойно проигрывать». Поэтому он отказался давать комментарии о свете на английском, сказав только: «Что я могу сказать? Матч закончен. Какой смысл это обсуждать? Как было, так было». На французском и немецком он был откровеннее: «В конце я едва ли мог видеть, с чем играю. Исход самого важного турнира в мире решался при свете, для игры непригодном».
Федерер считал, что им с Надалем стоило бы вернуться и завершить матч на следующий день. Однако здесь стоит отметить две вещи, которые люди неохотно принимают. Во-первых, на следующий день на Уимблдоне полдня моросило, то есть если бы они остановились на счете 6–6, 7–7 или 8–8, то весь финал турнира все бы смотрели не на корт, а на облака, пытаясь предсказать погоду. И возможно, в несколько разочаровывающих минут поздно днем в понедельник он бы и закончился. Свершившийся финал, несомненно, был лучше, и Эндрю Джарретт принял удачное решение о завершении матча вечером воскресенья. Во-вторых, на протяжении всего матча Надаль определенно был лучше. В первом сете Федерер казался медленным. Казалось, что у него нет ответа на активность Надаля во втором, он упустил несчетное количество брейк-пойнтов, ему даже немного повезло с дождем в третьем сете. Даже после того, как ему удалось оторваться на тай-брейке четвертого сета, он, казалось, так и не использовал этот момент, чтобы надавить на Надаля, и при закате казалось более вероятным, что именно испанец выиграет подачу. Для Федерера триумф заключался лишь в том, что его арьергардные действия почти удались вопреки его общему уровню. Таким образом, хотя способность чемпиона сражаться была достойна восхищения, он не заслуживал победы в этом матче больше Надаля.
В тот день не только был установлен рекорд по длительности матча на Уимблдоне – при продолжительности в четыре часа и сорок восемь минут он более чем на полчаса длиннее финала Макинроя – Коннорса 1982 года. Надаль сделал то, что Федереру не удалось: он победил в Открытом чемпионате Франции и на Уимблдонском турнире в один и тот же год. По сути, он стал первым человеком, которому это удалось после Борга в 1980 году. Это лишний раз свидетельствует о том, что Надаль соответствовал достижениям Борга наравне с Федерером.
Умение принимать поражение с чувством собственного достоинства – особенность характера Федерера. Однако после финала его жесты и тон голоса на пресс-конференции были для него нетипичны. Вначале он был непривычно пренебрежителен и «потеплел» лишь благодаря эффекту очищения в результате разговора о матче. Когда его спросили, что он чувствовал, он ответил: «Ничего. Все закончилось, я мало что чувствую, я расстроен. Это катастрофа, и я не шучу. Я предпочитаю проигрывать так, как в Париже, а не так, как здесь».
Пресса хотела бы знать, считал ли он этот матч величайшим за всю историю. Справедливый вопрос, но подробно отвечать на него Федерер не захотел – по вполне понятным причинам: «Не нам судить, был ли он лучшим за всю историю. Это будут обсуждать фанаты и СМИ. Я счастлив, что мы с Рафа приложили огромные усилия, это была честная борьба, из-за дождя тяжелая. Мы оба играли на пределе до самого конца, но в теннисе не бывает ничьей, должен быть победитель и проигравший».
