– Катерина! – рявкает Марк. Осточертело ее мельтешение. Она замирает, впивается в него гневным взглядом. – Успокойся. В глазах уже рябит, – он морщится и смотрит на присмиревшего Джуна. Лежит, морду на лапы уронил, глаз не сводит с комнаты, куда минут десять как доктор вошел.
– В глазах у тебя рябит?! А в мозгах не рябит, Марк?!
Он прожигает ее взглядом, тяжелым. Катерина усмехается, приседает на подоконник.
– Не надо на меня так смотреть, не боюсь я, – фыркает и обиженно отворачивается к окну. Ненадолго. Потому что ее взгляд то и дело устремляется к запертой двери той же комнаты. Волнуется.
Марк вот тоже. Странно. Все странно, особенно, когда связано с пташкой. Бегло смотрит на спальню. Что же док там долго делает? В памяти вдруг всплывает выбеленное лицо пташки, ее расширившиеся от ужаса голубые глаза. Ярость льдом сковывает позвоночник, укрощает так некстати накатившие судороги, смешивается с обжигающей злостью. На себя злится. Довел девчонку до обморока. А нечего его злить. Просил по-хорошему – делай, как прописано в контракте. Нет же, на подвиги ее потянуло. Любовь ей подавай. Как продавать себя – о любви не вспоминала. И не важно, что он знал причину ее согласия. Все не важно. Она продала себя, как все те шлюхи, привезенные Андреем. И на все готова была уже при первой встрече. Она – вещь. Его вещь. И никто не смеет ее трогать, прикасаться к ней. От мыслей, что этот урод ласкал ее, дышать становится тяжело. Марк дергает ворот рубашки. Пуговица с треском рвется из петель. Ловит на себе изумленный взгляд Катерины. Отмахивается. Джун поднимает морду, тоже смотрит. А Марк не может отделаться от этих выворачивающих наизнанку мыслей.
Ненависть мутной жижей затапливает разум, перед глазами расстилается алая пелена, его накрывает духота, и пальцы царапают шею.
– Марк! – голос доносится как сквозь вату. – Марк! – чья-то рука трясет его за плечо, а потом ледяная вода окатывает лицо, стряхивает прошлое. Марк переводит взгляд на перепуганную Катерину, возвращается в реальность, чувствуя, как ненависть отступает, пряча под своим покрывалом прошлое. Ненадолго – Марк знает.
– Порядок? – только и спрашивает Катерина. Марк кивает. А она тем временем протягивает ему другой стакан, в котором плещется мутная жидкость. – Давай, это лекарство.
Марк ухмыляется, забирая стакан из ее дрожащих пальцев, и залпом выпивает горькую жидкость. Смотрит удивленно.
– Валерианка?
Катерина лишь пожимает плечами и протягивает Марку полотенце. Он вытирает лицо.
– Марк, вам нужно поговорить.
– Разговаривали уже, – Марк кривится, садится на диван. Оказывается, он успел встать и подойти к камину. И не заметил как.
– Марк! – возмущается Катерина, но появившийся наконец доктор не дает ей продолжить тираду. Марк выдыхает с облегчением. Ему сейчас только ее нравоучений не достает для полного счастья. С таким же воодушевлением Катерина набрасывается на Осипа Степановича, семейного врача Ямпольских. Тот улыбается Катерине снисходительно, но смотрит только на Марка, ему отвечает, хотя тот и не спрашивал ничего.
– Марк, с вашей супругой все в порядке, просто нервное истощение. Ей отдыхать нужно как можно больше. Фрукты, свежий воздух и исключительно положительные эмоции.
Катерина не вмешивается, только смотрит странно как-то. И Марк не обратил бы внимания, если бы не выражение лица Степаныча, враз заострившееся, и прищуренный взгляд, не сулящий ничего хорошего. Холодок пробегает по позвоночнику.
– Если я больше вам не нужен, поеду. Жена волнуется, – он улыбается.
Марк кивает.
– Я провожу, – опережает рванувшую было Катерину.
Степаныч одевается медленно, застегивает плащ на все пуговицы, зашнуровывает туфли и только потом обращает внимание на едва сдерживающего себя Марка. Впрочем, внешне он спокоен, только ладони похолодели от необъяснимого страха. Он уже давно ничего не боялся, забыл – как это. А тут вдруг испугался, как мальчишка. Марк выдыхает. Сжимает и разжимает кулаки. Пальцы неприятно колет, но страх скручивается тугим узлом где-то на подкорке, позволяет нормально дышать. Марк смотрит на Степаныча. Не нравится Марку его напряжение, недомолвки и эти его «фрукты, свежий воздух и положительные эмоции».
– Степаныч, не томи, – не выдерживает, привалившись плечом к стене.
– Марк, у вашей супруги действительно нервное истощение, но я подозреваю, – он переходит на шепот, – что она беременна. Поэтому я попрошу вас как можно скорее пройти обследование. Потому что если это так, то ее состояние может привести к тяжелым последствиям.
– Я понял. Алиса в курсе?
– Нет. Вашей супруге я ничего не говорил. Сами понимаете.
Марк кивает.
– Отоспится, и сразу же к тебе.
– Я все устрою в лучшем виде. Берегите себя.
Попрощавшись, Марк возвращается в гостиную.
Он проходит к холодильнику, достает стеклянную бутылку минералки, которую Катерина всегда держит для него, делает несколько жадных глотков и выдыхает. Ледяная вода обжигает горло, морозом растекается в груди. Что он будет делать, если пташка окажется беременной? Носить ребенка этого урода. Гримаса отвращения прокатывается по лицу. Что он будет делать? Марк сжимает бутылку и запускает в стену. Звон эхом дрожит в стеклах, разбивается о стену и осколками просыпается на светлый паркет.
За спиной тихие шаги. Катерина не приближается, но Марк чувствует, как она дышит часто-часто. Боится.
– А может, ну его, этот контракт, а, мартышка? – ловит в бокалах ее отражение, помесь удивления и негодования.
– И что дальше? – скрещивает руки на груди, обходит стойку, усаживается напротив. Спокойная, как удав. И как ей удается так виртуозно владеть эмоциями? Всегда удивлялся. Наверное, это все-таки семейное. – Что ты делать будешь, когда все потеряешь?
– Жить, мартышка, жить, – он осторожно садится на высокий стул, вытягивает ноги, растирает закаменевшие мышцы бедра. – Как все.
Она достает из-под стойки пузатый стакан и блюдечко, из холодильника лимон, отрезает пару колец, наливает себе коньяк, отпивает два глотка, закусывает долькой лимона.
– Вы, как все, не умеете, – усмехается. – Ни ты, ни Крис, – при упоминании брата Марк кривится, как от зубной боли. Но Катерина не обращает внимания. – Вы же Ямпольские. Вам надо все, сразу и на полную катушку.
Марк не сдерживается, откидывает голову и смеется.
– Говоришь, точь-в-точь как дядя Боря, – отсмеявшись, щелкает ее по носу. Та морщится, фыркает недовольно.
– Ты говорил с ним? – оживляется Катерина. – Как он?
– Дядя Боря – боец, – улыбается Марк. – Домой рвется. Про Алису спрашивал, про отца.
– А ты?
– А что я, Кать? Что я ему скажу? Что его друг не узнает собственных детей, а дочь продала себя? И кому продала?! Мне! – ударяет кулаком по столу. Катерина вздрагивает, перехватывает его руку, успокаивающе накрывает своей ладонью.
