– Как я понимаю, с Марком Давидовичем?
Снова киваю.
– И ему вполне может понадобиться помощь, – не спрашивает, утверждает. И в его словах сквозит понимание ситуации.
В западном крыле царит мрак и тишина. И наши шаги разлетаются гулким эхом. Становится не по себе. Я прохожу мимо нескольких одинаковых дверей – запертых и безмолвных, пытаясь угадать, за какой прячется Марк. А в том, что он именно прячется, – не сомневаюсь.
Регин останавливается в самом конце коридора. На массивной стальной двери вырезаны причудливые узоры: лоза и роза. Эмблема ювелирного дома Ямпольских – теперь я знаю. Глубоко вдыхаю и на выдохе стучу. И тишина в ответ. Я снова стучу. И еще. Регин пробует меня сменить, но я останавливаю его. Достаю из кармана мобильный телефон и набираю единственный вбитый там номер.
Марк отвечает не сразу. А когда я слышу его хриплый и уставший голос, чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. И в груди колет тонкой иголкой так, что больно дышать.
– Ямпольский, ты всю жизнь собрался от меня прятаться? – злюсь на саму себя и надеюсь, что Марк не поймет по голосу моих чувств. – Стемнеет скоро, а я хотела на лошадях покататься. Составишь компанию? – заодно и поговорим, добавляю мысленно, и не знаю, что еще говорить. А Марк молчит. Я слышу его тяжелое дыхание, и мне кажется, что он улыбается. Странное ощущение, как будто увидела его перед собой: взъерошенного, сломленного и с робкой улыбкой на потрескавшихся губах. Стряхиваю глупые мысли.
– Марк, – зову в трубку, мельком глянув на Регина. Тот стоит за спиной, напряженный, готовый ко всему.
– Сейчас иду, – быстрый ответ и короткие гудки.
А через пару минут щелкает замок, в оглушающей тишине кажущийся грохотом, и на пороге появляется Марк. В одной руке трость, другая спрятана в кармане. На лице светлая улыбка, в одно мгновение преобразившая его лицо. Сгладились морщины и чужеродность маски, смягчился взгляд. И я понимаю вдруг, какую ошибку совершила, позволив Регину пойти со мной. И едва он делает шаг ко мне, как я отступаю, невольно оглядываясь на Регина, одними губами прося его уйти, но тот не понимает. И улыбка сползает с лица Марка.
– Защитника себе нашла, пташка? – на губах так хорошо знакомая мне презрительная усмешка. В черных глазах – лед. – Тогда советую сразу освидетельствование пройти, интервью дать нашим недавним гостям, – его холодные слова тяжелыми камнями ударяются о стены, содрогая их бездушным эхо, – и заявление написать, чтоб уж наверняка на нары. Покушение не шутка, не правда ли? Вдруг повезет, и меня там прикончат.
Я смотрю ошарашенно, не понимая, к чему он клонит.
Подходит совсем близко, и запах глины и гуаши обволакивает. Странный запах, не вяжущийся с человеком, оставившим багровые метки на моей шее. Регин подается ко мне – спиной чую, но Марк пресекает его попытку одним взглядом. Перехватывает мое запястье, кладет на ладонь что-то холодное и сжимает пальцы в кулак.
– А иначе я тебя не отпущу, даже не надейся, пташка, – выдыхает очень близко и уходит.
Едва дыша, я раскрываю пальцы. На ладони сверкает агатом серебряное кольцо.
Часть 15
Алиса. Сейчас
Кольцо красивое: серебряная лоза с крупной черной виноградиной. Изящное, и камень отливает алым в робких солнечных всполохах. Я завороженно смотрю на него, холодящего кожу ладони, не в силах пошевелиться. Пульс барабанит в висках, и жар краской заливает лицо.
– …Смотри, – жилистые мальчишечьи руки забрасывают беловолосую девочку на плечи, и они подходят ближе к огромному портрету в каменной гостиной. Девочка вцепляется пальчиками в чернющие густые волосы, всматривается в худощавое лицо женщины в длинном платье. Она сидит в кресле у камина и смотрит как-то так, что девочке хочется – я помню – спрятаться. И она прижимается к затылку мальчишки, обхватывает ручками его за шею. Он смеется. – Ты не туда смотришь.
Девочка кивает и смотрит ниже, на сухопарые пальцы женщины, на которых полыхает чернотой круглый камень.
– Это черный агат, – говорит ее спутник тихо, но с восхищением. – Очень редкий камень и очень дорогой.
– Обалдеть… – шепчет девочка, разглядывая тонкую лозу, обвившую палец и виноградными листьями укрывшую агат.
И картинка меняется, перенося меня на берег круглого, как монета, озера.
– Это кольцо носят все женщины нашей семьи. Традиция такая, понимаешь? Моя бабушка говорила, что женщины, которые носят это кольцо, – самые счастливые, – рассказывает он, уже лежа на берегу озера и жуя травинку.
– Мак, – девочка забирается на него, подпирает ладошками голову, а локти упирает мальчишке в грудь. Он притворно кряхтит и не обидно возмущается, что девочка стала тяжелая и пора бы перестать ее кормить пирожными тети Юли, – а мне ты тоже дашь такое кольцо, когда я выйду за тебя замуж?
Он смеется, легко подхватывает и тянет к озеру. Девочка верещит и брыкается, рождая снопы брызг. Но ему не увильнуть от ответа. И она требовательно повторяет свой вопрос, когда, обтерев ее полотенцем, мама все-таки отпускает.
Мак садится на траву, смотрит внимательно, как на равную. А ведь ему уже двенадцать! А ей всего четыре – и гордость распирает, что у нее такой замечательный друг.
Он объясняет, что она еще маленькая и когда вырастет, то обязательно встретит своего принца. А белокурая девчонка не слушает, упрямится, потому что ей никто не нужен, кроме него.
– Какая же ты еще глупая, пташка моя, – вздыхает, сгребая ее в охапку.
– Я умная и я тебя люблю, – бурчит, уткнувшись в его футболку, пропахшую земляникой.
– Говорю же, глупая, – улыбается он и ерошит волосы. – Давай я тебе куклу сделаю, хочешь?..
Какой девочке не хотелось куклу?! Мак делал ее три дня, и все дни я путалась у него под ногами, заглядывала, как он кроит платье или пришивает пуговицы. Как рисует глаза и смешные веснушки, как заплетает косы. Он и мне косы заплетал, с бирюзовыми лентами, как у Пеппи.
В то утро, когда я получила-таки Пеппи, мы уезжали. И Мак долго обнимал меня, говорил что-то, словно прощался навсегда. Тогда же он сказал, что у Пеппи агатовое сердце, теплое и доброе, как у меня. И я обязательно буду счастливой.
– Мы, наверное, не скоро увидимся, – говорил он, присев на корточки напротив. – Поэтому у меня есть для тебя подарок. Что-то особенное, как то кольцо, помнишь?
Киваю. Я обожала подарки.
– Но я хочу его подарить, когда ты станешь взрослой. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты найдешь его и вспомнишь обо мне. А пока он побудет у Пеппи, ладно?
Я хмурилась, сомневаясь, стоит ли так долго ждать.
– А если я забуду?
– Ну ты же любишь меня, – подмигнул он.
– И не разлюблю, – отрезала, воспринимая всерьез его слова.
Только вряд ли он в свои двенадцать воспринимал всерьез меня. Да и я. Что я могла знать о любви в четыре года?
