– Марк, – а пташка не понимает, намеренно тянет время и становится все ближе. Касается пальчиками его волос, скулы, маски.
– Уйди, – хрипит Марк, но не останавливает, когда она расстегивает верхнюю пуговичку его рубашки.
– А ты? Что будешь делать ты? – ее пальчики ныряют под рубашку, легко касаясь шрамов на груди, и по коже разбегаются мурашки. Она смотрит внимательно. Ждет ответа, даже замерла, затаив дыхание. Марк усмехается.
У него есть проверенный способ снять напряжение, забыться. И проверенные девушки, принимающие его желания и прихоти. Пусть ради денег – плевать. Но он получит свое удовольствие и забудет ненадолго, что в его постели будет вновь не та.
Алиса понимает без слов.
– Не надо, – невидимым движением плеч сбрасывает на пол одеяло. Марк тяжело выдыхает. – Больше не надо других женщин. Пожалуйста.
Марк проводит ладонью по ее бедру, выше, глубже, едва касаясь кружева трусиков. Алиса дышит часто, и синие глаза темнеют до чернильных. Ее кожа такая мягкая, почти шелковая. И нет возможности оторваться. Марк кружит пальцами по ее животу, то опускаясь до линии белого кружева, то поднимаясь выше, лаская грудь и вырывая тихие стоны.
– Только если ты хочешь, – заставляет себя произнести эти слова.
– А ты? – настораживается Алиса.
– Я хочу… – ухмыляется он своей идее. Давно хотел увидеть, как алая веревка будет смотреться на ее идеальном теле. Но сейчас, пожалуй, рановато. – Хочу любить тебя. Как тебе идея?
Ни страха, ни непонимания, только неистовое желание в каждом взгляде, стоне, слове.
– Мне нравится, – хрипло выдыхает Алиса, прильнув к нему в неудержимом поцелуе.
Часть 24
Алиса. Сейчас
Я просыпаюсь от того, что дико хочется пить и есть и что-то влажное тычется мне в нос и дышит часто. И это явно не Марк. Приоткрываю один глаз, и он тут же встречается с мокрым языком.
– Джун! – фырчу, зажмурившись и схватив пса за уши. Но этот рыжий засранец и не думает останавливаться, облизывая щеки, нос, запястья. – Фу, Джун! Фу, я сказала! Да отстань уже, собака бестолковая.
Мне кажется или он обиделся? Но то, что лизаться прекращает и даже с кровати спрыгивает, – это факт. Однозначно обиделся. Вздыхаю, простыней обтерев лицо. От рук пахнет псиной. Теперь точно придется вставать. Потягиваюсь, одним движением сбрасывая простыню, и замираю, только сейчас осознав, что совершенно одна в постели. Марка нет. И судя по тому, что подушка его идеально гладкая, без единого намека, что ночью на ней лежала смоляная головушка моего супруга, Марк ушел давно. Хотелось бы знать, насколько и вообще, сколько сейчас времени. Вот только желания не всегда совпадают с возможностями. В чем я, собственно, и убеждаюсь уже спустя пару мгновений. Вместо того чтобы все-таки оторвать свою пятую точку от постели, перекатываюсь на бок, глухо застонав от ноющей боли во всем теле, и подгребаю под себя подушку Марка. Она до сих пор хранит его запах: дерзкий, как пламя, и стремительный, как ветер. Вдыхаю осторожно, прислушиваясь к собственным ощущениям. Мне нравится. Этот аромат вьется по горлу, проникает в кровь, разносится по телу, становясь единым целым со мной, моей частью. Прикрываю глаза, не сдерживая протяжный стон. Вот и влюбилась.
И ночью позволила ему… все позволила. И что самое отвратительное – мне все понравилось. Особенно его взгляд, когда, слегка поостыв после сводящей с ума близости и умопомрачительной волны наслаждения, он предложил попробовать кое-что интересное, и я согласилась.
Тело тут же отзывается истомой и легким покалыванием в тех местах, где была веревка. Шелковая. Мягкая.
Марк укладывает меня на кровать. Сбрасывает все лишнее, оставляя лишь меня на черной атласной простыне. Застывает, слегка склонив голову, лаская взглядом. И кожа покрывается мурашками. Он проводит ладонью по лицу и тут же отдергивает, наткнувшись на маску. Уходит и возвращается через бесконечно долгое мгновение с алой веревкой в руках. Забирается на кровать, удобно устроившись у меня между ног.
– Не бойся, – шепчет едва слышно. – Только не бойся…
А я и не боюсь. Ну разве что самую малость, ведь я еще ничего подобного не проделывала и не ощущала. И эти ощущения выносили мозг. Сбивали дыхание, разгоняли сердце в бешеном ритме.
А Марк не сводит с меня темного, пронизывающего взгляда и очень нежно заводит веревку сзади, спускает вниз по телу и крестом обворачивает спереди и сзади. Опутывает вокруг моей руки и протягивает обратно по груди к другой руке, проделывая тоже самое. Легко фиксирует их вдоль бедер, не давая ни единого шанса коснуться его. А так хотелось снова зарыться пальцами в его черные волосы и снять все-таки к черту его ужасную маску. Не позволил, связав концы веревки на животе красивым и причудливым узлом. И проделывает это настолько сосредоточенно, будто нет в жизни ничего важнее, чем связывание меня. И судя по его взгляду – так оно и есть. Для него в эти минуты нет ничего важнее и кайфовее. По его глубокому взгляду и тяжелому дыханию я точно знаю, что ему все это нравится.
Он проводит ладонями по моим бедрам, животу, груди, шее. Я предполагала, что ему нравится такое – еще не забылась связанная девица в его спальне. Но я никак не догадывалась, что это понравится мне.
– Не слишком туго? – спрашивает заботливо, кружа пальцем по животу. Я прислушиваюсь к себе. Веревка мягкая, но крепкая, давит на кожу, но нет, не туго. Вот только голос подводит, и я лишь отрицательно мотаю головой.
– Все хорошо? – слабый кивок. – Точно?
– Да, – выдавливаю хрипло. – Только…
– М? – скользит руками по бедрам, ниже, глубже, туда, где пульсирует желанием, пальцем очерчивает путь вдоль веревки. Я проглатываю вдох.
А Марк поднимает на меня совершенно ошалелый взгляд, и нет ничего прекраснее, чем видеть, как мужчина сходит с ума от желания. И что причиной этому – я.
А я напрочь забываю, что хотела спросить. Марк выдыхает, склонившись надо мной, слегка прикусывая нижнюю губу, дразня.
– Ты прекрасна. И я без ума от тебя, – улыбается, целуя шею, грудь, живот. Я слегка подрагиваю от его приятно-дразнящих ласк. Но что-то определенно мешает, смазывает ощущения. Марк понимает. Кивает. И завязывает мне глаза снова.
– Прости, – шепчет в очередной раз, поглаживая бедро.
Касается губами моих, и эти ощущения его губ, его кожи, слегка шершавой от многочисленных шрамов – я помню их, пусть и не вижу – вызывают дикий восторг. И я совершенно не представляю, как жила раньше. И… Додумать Марк мне не дал, унося в неземное наслаждение…
Я тяжело выдыхаю, открываю глаза. По телу расползается противная дрожь, которую сейчас совершенно некому унять. И запах, оставшийся на подушке, дразнит. Я сжимаю ее со всей силы, напоследок вдыхая мужской аромат, и швыряю на пол. Злюсь. На саму себя. На это утро, укравшее ночное удовольствие. И на ночь, так некстати показавшую мне собственные эмоции. На все! От злости сбиваю простыню и отправляю вслед за подушкой. Следом отправляется одеяло. И моя подушка. Джун взметается ввысь, на лету хватая подушку. Рычит радостно, тряся башкой, разрывая наволочку. И перья разлетаются по комнате, сыплются на нос Джуну, мне на лицо. Я смеюсь, а Джун фырчит и чихает. Но не прекращает трепать подушку, устраивая перьевой дождь.
