Не-Трисс сохранила достаточно самообладания, чтобы войти через заднюю дверь. К счастью, она все еще была не заперта. Кухарка домыла посуду и, видимо, ушла в свою комнату в подвале. Не-Трисс прокралась внутрь, сбросила ботинки и миновала кухню на цыпочках. В доме было тихо, так что она спокойно поднялась по лестнице и направилась в комнату Трисс.
Но стоило ей потянуться к ручке двери, как та открылась и из ее комнаты вышла мать.
— Трисс. — Она никогда не слышала, чтобы мать говорила таким слабым и запыхавшимся голосом. — Боже мой, где ты была?
Не-Трисс заколебалась, глядя на нее. Переполненная чувствами и слезами, она не позаботилась придумать правдоподобную историю на случай, если ее поймают.
— Я… — Не-Трисс собралась было сказать, что видела, как Пен выходила из дома, и пошла следом, чтобы вернуть ее. Но что, если они попросят Пен подтвердить ее слова? — Я… ходила во сне.
Она почувствовала, как ее лицо заливается краской.
— Ходила во сне? — прошептала мать тем же напряженным задыхающимся голосом. — Ты говоришь, ходила во сне? — Она сглотнула, затем распахнула дверь. — Тогда что это такое?
Перед глазами Не-Трисс явилась ее собственная постель, и ее сердце упало, когда она увидела одеяла, аккуратно уложенные в форме спящего человека. У Не-Трисс не было ответа. Ее собственные меры предосторожности обернулись против нее.
— Я… не знаю, — пробормотала она, но голос подвел ее. Наивные слова.
— Ты выходила наружу. И никому не сказала. Зачем ты это сделала, Трисс? Почему ты обманула мое доверие? Посмотри на меня!
Не-Трисс рискнула бросить короткий взгляд на мать и была поражена, заметив, что та дрожит и чуть ли не плачет. Не-Трисс снова опустила взгляд, боясь, что мать увидит чудовище в ее глазах.
— Я сказала, посмотри на меня! — Большие ладони схватили ее за плечи. — Это Пен тебя заставила? Куда она убежала?
Значит, Пен еще не вернулась и Не-Трисс могла взвалить вину за эту эскападу на младшую сестру. Она почувствовала, как на ее языке рождаются подходящие слова и как уши матери ждут их. Но вместо этого, довольно неожиданно, посреди жалости, вины и тревоги в мозгу Не-Трисс родилась крошечная вспышка ярости.
— Нет, — ответила она. — Это не Пен.
Возникла пауза, мать вздохнула, и Не-Трисс почувствовала, как ее легко встряхивают за плечи.
— Ты знаешь, что это правда! Ты никогда бы так со мной не поступила, если бы не Пен! — В голосе матери звучала мольба.
— Она тут ни при чем! — Трисс почувствовала приступ клаустрофобии. — Мне… немного лучше. И… я правда хотела прогуляться. И… знала, что ты мне не позволишь. Ты никогда никуда меня не отпускаешь. — Она не успела ничего поделать, как эти слова вырвались у нее изо рта.
— Трисс! — воскликнула мать, и в ее голосе послышались задыхающиеся слезливые нотки. — Хватит! Ты больна! Теперь… отправляйся в кровать! Ты очень меня расстроила, Трисс, а ведь ты знала, что я чувствовала себя неважно.
Больше всего на свете Не-Трисс хотела броситься в ее объятия, но в них больше не было ни надежды, ни веры.
«Помоги мне, — беззвучно взмолилась она, когда дверь разделила их, — помоги мне, помоги мне, помоги мне…»
ГЛАВА 14
ЛЕЧЕНИЕ БЕЗ СЛОВ
Помощи нет. Ни от кого. Не-Трисс могла рассчитывать только на себя. Она стерла остатки паутины из уголков глаз и прислушалась. Шаги матери направлялись в сторону кабинета в дальнем конце коридора. Хлопнула дверь, и Трисс могла расслышать только слабый звук голоса. Телефон. Мать звонит по телефону. После секундного замешательства Трисс осознала, что этого и следовало ожидать. Пен снова пропала. Наверняка мать захочет сказать об этом отцу. Но сообщит ли она также о неподобающем поведении старшей дочери?
Не-Трисс выбралась в коридор и на цыпочках подкралась к двери кабинета. Удивительно, подумала она, с какой легкостью ей удается становиться неслышной. Помощники-половицы приглушали скрип, когда она на них наступала. Ее дыхание производило не больше шума, чем лепесток, упавший на пол. Прижав ухо к двери, девочка стала подслушивать разговор матери, плачущий голос которой сжимал сердце Не-Трисс тисками. Но точно ли это сердце? Оно вообще у нее есть? Не-Трисс не была уверена.
— …О, я знаю, что мне не следовало звонить в рабочее время. Конечно, я никогда бы этого не сделала, если бы не была в полном отчаянии. Я должна поговорить с кем-то. — Пауза. — Да… да, именно! И я полностью в своем уме. Я думала… думала, ей стало лучше. Правда. Но… что-то катастрофически не так. С той самой лихорадки. И по мере того, как идет время, я все больше в этом убеждаюсь.
Не-Трисс застыла. Что бы ни было у нее вместо крови, оно заледенело. Мать позвонила отцу не для того, чтобы сообщить об исчезновении Пен. Она звонит насчет Трисс.
— Почему я так думаю? По тысяче причин! — продолжала ее мать на грани истерики. — Я бы уже обеспокоилась только от того, что она похудела и что ест как безумная, как стая саранчи! Но это еще не все… Она другая. Говорит со мной как-то медленно и странно. Как будто все время прислушивается к кому-то, перед тем как ответить. Это не просто симптом, который беспокоит меня… это неестественно. Она никогда не была вспыльчива, а теперь стала. Иногда в ее глазах я вижу… какую-то сумасшедшую и не узнаю ее! Я не понимаю, что происходит с моей маленькой девочкой! И она всегда подкрадывается. — Голос матери упал до приглушенного шепота. — Она то и дело пугает меня до полусмерти, неожиданно появляясь без единого звука. Даже сейчас… даже сейчас мне хочется подойти к двери и убедиться, что она не подслушивает.
Не-Трисс задержала дыхание, вспомнив слова Пен: «Ты делаешь все чуть-чуть неправильно. Рано или поздно они заметят».
— А сегодня днем, — продолжала ее мать, — она тайком ушла из дома. Заявила, что у нее болит голова и она ляжет вздремнуть. Потом сделала из одеял… что-то вроде куклы, чтобы все решили, что она спит, и ушла на холод и ветер. Не знаю зачем. Не знаю куда. Я застала ее, когда она возвращалась, но она не призналась, где была. Просто смотрела себе под ноги с этим ледяным выражением лица… — Повисла пауза, пока мать Трисс пыталась подавить слезы. — А когда она наконец подняла на меня глаза, я увидела в них такой гнев… Это… это совсем не похоже на нее. Это совсем не Трисс.
Девочка, которая совсем не была Трисс, ловила каждое слово, каждый всхлип. Она отдала бы все платья из шкафа Трисс в обмен на то, чтобы узнать, что говорят по ту сторону провода. Отец соглашается с матерью? Успокаивает ее страхи или смеется над ними?
— О да… хорошо… Я правда так больше не могу. — Пауза. — Да-да, пожалуйста. Когда? — Пауза. — А нельзя закончить чуть раньше? Только сегодня? — Пауза. — Я… я понимаю. Да, я это очень ценю. Спасибо… Спасибо. Да… да, мне не повредит немного тоника, чтобы успокоиться. Поговорим вечером.
Не-Трисс метнулась в свою комнату, не успела мать повесить телефонную трубку на место. Она прислушалась к неуверенным шагам в коридоре. Дверь в родительскую спальню закрылась. «Она знает! Она знает, что я не настоящая Трисс! Нет. Она что-то подозревает, вот и все. Она ничего не понимает. И она на грани истерики, к тому же пьет свое тонизирующее вино. Отец не воспримет ее слова серьезно». Слабое утешение. Трисс снова и снова прокручивала в голове полный страха и горя голоса матери. Она разрывалась на части между чувством вины за то, что стала причиной ее расстройства, и эгоистической паникой оттого, что ее раскроют.
