Млынский, как положено в большой семье народов, собрал у себя в отряде полный интернационал: комиссаром у него был азербайджанец по фамилии Алиев (явное подмигиванье своим! — до восхождения на республиканский престол Гейдар Алиев верховодил как раз азербайджанским КГБ), секреты выведывала литовка (Вайва Майнялите), контрразведкой рулил раскаявшийся полицай Охрим Шмиль (Евгений Шутов), а от русских был — кто? — разумеется, Михаил Кокшенов. Общее руководство осуществлял грузин Андро Кобаладзе в роли Сталина. Играли эту гоп-компанию 7 (семь!) народных артистов СССР — такого не было даже в сталинские времена. У Гостева был слишком серьезный кастинг: Вячеславу Тихонову, Олегу Жакову, Ивану Лапикову, Юрию Толубееву, Евгению Матвееву, Владиславу Стржельчику и Ивану Переверзеву были сделаны предложения, от которых невозможно отказаться. Строптивого Лапикова (ординарец Ерофеич) лично Цвигун прельстил путевкой в лучший санаторий ГБ (каков материал для артиста!), а отказавшемуся Стржельчику (нач. Генштаба Антонов) уже через пять минут позвонил 2-й секретарь Ленинградского обкома с настоятельной просьбой первого (Романова то бишь) не ссорить город с Комитетом.
Народные уступили, партизаны перешли границу вместе с врагом и на Эльбе свой закончили поход, и даже не поехали после этого лес валить, как все нормальные люди. А почему? Да потому, что красный пехотный околыш на фуражке теперь уже полковника Млынского был просто так, для маскировки.
«Баламут»
1978, к/ст. им. Горького. Реж. Владимир Роговой. В ролях Вадим Андреев (Петя Горохов), Наталья Казначеева (Аня), Николай Денисов (Саня), Норис Поластре (Норис). Прокат 39,3 млн человек.
В 70-х студенческое кино в России испустило дух: его некому было снимать. Поколение дебютантов 57-го, мощным призывом пополнившее растущую киноиндустрию, заняло пустые вакансии, укоренилось и организованно состарилось, что было особенно заметно по открыткам «Союзинформкино» — кутающихся в пушной воротник озорниц и белозубых крепышей сменили умудренные метрессы и пообтершиеся деятели искусств. Это были те же самые, но постаревшие лица счастливчиков 50-х, на чей золотой век пришлась юность бэби-бума, когда массово рожденные дети Победы всей подросшей ватагой махнули в кино. Среднее количество кинопосещений надушу населения выросло в полтора раза, число кинотеатров по миру — вдвое, по московским жилым Черемушкам «тысячники» строились, как грибы, а студии-мейджоры наращивали производство и прием во ВГИК. Общемировой расцвет отрасли был вызван именно резким вливанием юной крови с молоком: новобранцам не было нужды вытеснять отцов с насиженной поляны, радиуса действия хватало на всех. Расплодившиеся по всей Европе манифесты против «папиного кино» стали возможны только потому, что папы не особенно и сопротивлялись. Следующей поросли кислород уже перекрыли естественные причины: производство расти перестало, творческих работников хватало и так, молодежь с идеями разнадобилась. На глазах потяжелел репертуарный план: вместо начинающих дерзателей с булкой и кефиром расцвели ушлые завлабы, укравшие диссертацию у талантливого друга, смешливых целинников-добровольцев сменили пожившие председатели, разминающие в пальцах трудный колос, гарцующих лейтенантов — полковники в отставке, лучших девушек Москвы и Московской области — одинокие женщины, желающие познакомиться (будущие зимние вишни). Со студенчеством настал полный швах: основная масса творцов уже ничего про ученичество не помнила, а помнящим снимать не давала. Шурик давно переоделся из лыжных рейтуз в светлые брюки МНС-а и чинил синхрофазотрон в «Иване Васильевиче». Кончились в русском кино студенты — как класс.
Свято место заселил режиссер студии Горького Владимир Роговой, снискавший посмертную дневниковую оплеуху Ю. Нагибина, но, как немногие середняки экрана, обладавший уникальным продюсерским чутьем. Он ставил в разных жанрах, но регулярно собирал за тридцать пять миллионов зрителей с картины (для справки: порог в 35 миллионов билетов в советском кино преодолели 136 фильмов, 4 из которых снял Роговой — с такой кучностью работали только Гайдай, Рязанов, Матвеев, Бондарчук и постановщик лубяных аграрных мелодрам Николай Москаленко; причем каждый из них вспахивал свою делянку от бурлеска до почвенной саги, и только Роговой не зацикливался на теме, а экспериментировал направо и налево). В 71-м он сделал суперкассовых «Офицеров», в 77-м — первую хронику промзонской шпаны «Несовершеннолетние», в 83-м — водевиль про влюбленного водителя троллейбуса «Женатый холостяк», а в 79-м — вот этого «Баламута». Его зрителем была лимитная слобода в засаленных хлопчатобумажных рукавицах, приехавшая делать за городских черную работу и ставшая едва ли не самой влиятельной субкультурой позднего совка. Это она курочила автоматы с газировкой ради горсти трехкопеечных монет, выла от голимого отсутствия тверезых мужиков, вешала над панцирной кроватью коврик «с искусством», с утра до вечера починяла мопед «Верховина», слушала ВИА «Лейся, песня» и ходила в кино, потому что больше ходить было некуда. Коренной городской житель в 70-м обзавелся отдельным кооперативом, пел с соседями про собачий секрет и перестал делать кассу киносети; сверхпопулярностью все десятилетие пользовались либо фильмы про печку и трактор («Русское поле», «Калина красная», «Любовь земная»), либо индийско-мексиканское ай-нанэ про брюнетов-подкидышей («Есения», «Зита с Гитой», «Месть и закон») — понятно без слов, какая Кривокопытовка все это смотрела. Роговой же в который раз уважил полугорожан, посвятив единственный студенческий фильм 70-х целеустремленному и усидчивому деревенскому телку, по-доброму умывающему слабосильных столичных спирохет на физкультуре, картошке и даже в непреодолимом английском языке.
Распространившемуся тогда по благополучным квартирам интеллигентскому сплину и самокопанию авторы с очаровательным бесстыдством противопоставили честного малого из деревни Дядьково Петю Горохова, который знает, что ипохондрия от глупых сомнениев делается да оттого, что «в городе на всем готовом». Под девизом «вятские — ребята хватские» Петя проходит в экономический, недобрав баллов, пляшет русского под «битлов», загрызает науку, пресекает сексуальные похождения соседа, которому от сокурсниц «нежности хочется», влюбляется в бокастую индийскую девушку с ИНО и через любовь даже преодолевает жуткий прононс во фразе «Зыс из Джон'с фазер». В картине умудряются забеременеть все три главных героини, причем две — от законных мужей; витальность бьет через край под бесхитростные, зато честные песни Михаила Ножкина.
Притом грымзу-англичанку зовут Беатриса Бернгардовна (какая мерзость) и многовато социальной сатиры — чувствовалось, что сценарист Бодров раньше работал собкором «Крокодила». «Блатной» дурачок Махмуд из южной республики, старушки, которым не дают кормов для коровы, низкая зарплата молодых специалистов — а уж лозунг «Товарищи колхозники! Поможем студентам убрать картошку!» и вовсе запомнится навсегда. В финале расстроенный Петя, упустив чернокожую милку, бежит по стадиону с барьерами под песню «Учимся работать, учимся дружить, учимся на белом свете жить». Налицо добродушный, местами трогательный фильм ни о чем без участия известных артистов (Евгения Симонова на дальнем плане не в счет).
Добродушный, местами трогательный фильм ни о чем посмотрело народу больше, чем «Ошибку резидента», «Судьбу человека» и «Романс о влюбленных». То была первая удача будущего неформального лидера школы сценаристов-универсалов Сергея Бодрова — старшего, берущего любые вершины по модели своего героя. Тогдашний поток мрачных пассионариев, поотставших от сверстников ввиду нестоличного рождения, по-голливудски больше интересовался технологией массового успеха, нежели эстетическими и нравственными отвлеченностями. Башковитые трудоголики, они быстрее других научились играть по чужим правилам, писать музыку на заказ — что, собственно, и отличает сценариста от затворника-писателя, а также легко объясняет вертикальный взлет растиньяков из глуши-Саратова. Отбросив в аут закосневших одноколейных мастеров, новые времена дали звездный шанс им — мобильным, неприхотливым, знающим элиту, дно и иностранные языки и всегда оказывающимся в нужном месте в нужное время. Заняв Москву и не спившись в общаге на Галушкина, победитель не потеряется и в Нью-Йорке с Лос-Анджелесом.
