Органы НКВД отмечали, что «особенно много разговоров на эту тему ведут бывшие руководящие работники Калмыцкой АССР». Д. Г. Гахаев заявил: «Сегодня я впервые здесь в Сибири почувствовал себя веселее, и это потому, что калмыков ожидает что-то хорошее… Коль скоро Калмыцкую АССР не упразднили, следовательно, мы поедем обратно или сольемся с Ойротией». Ц. К. Корсункиев в разговоре с калмыками сказал: «Нужно упорно добиваться… о возврате в Калмыцкую АССР… или все мы здесь в Сибири вымрем». С.-Г. М. Манджиев утверждал: «Эти республики (Чечено-Ингушская, Крымская) переселены вместе с нашей республикой по одному и тому же мотиву. Надо полагать, что эти республики не оправдали себя вообще. Раз о нас там же [не] упоминается, наше положение, надо ожидать, улучшится». Другие соглашались с этим мнением: «Значит, наша республика будет жить», «вопрос о восстановлении Калмыцкой республики можно считать решенным», так как «Конституция есть основной закон, там пустая фраза о мнимой республике не должна существовать». Ходили слухи, что вряд ли калмыков переселят обратно в Калмыкию, так как «там все районы и города… переименованы», поэтому, «скорее всего… объединят где-нибудь в Алтайском крае»
[1501].
Деятельность инициативной группы в этот период вновь оказала значительное влияние на распространение «переселенческих» настроений среди калмыцкого населения. Участники группы также «инспирировали посылку калмыками заявлений в правительственные инстанции с просьбой о переселении, советуя „стучать во все двери Правительства и главным образом с черного хода“». По мнению НКВД, «в этих заявлениях, как правило, тенденциозно освещалось положение калмыков, и преувеличивались те трудности, которые они испытывают в новых местах поселения»
[1502].
Внутренний разлад в среде калмыцкого населения, который ярко проявился после депортации, сохранялся и на более поздних этапах: в то время как часть калмыков руководствовалась мнением участников инициативной группы, другие калмыки — особенно ветераны Великой Отечественной войны — продолжали проявлять недовольство бывшим руководством Калмыкии в связи с тем, что оно «не сумело воспитать калмыцкое население в духе преданности Родине, партии и правительству, необъективно информировало советское правительство о ситуации в республике и не приняло своевременно решительных мер по борьбе с бандитизмом и [по] развертыванию партизанского движения на территории республики». В целом отмечалась крайняя слабость разъяснительной работы советских органов среди калмыцкого населения, если не считать таких разовых пропагандистских акций, как агитация во время выборов в Верховный Совет СССР
[1503].
К 1949 г. произошло затихание деятельности инициативной группы калмыцкого руководства. Во-первых, оно было вызвано преследованиями со стороны НКВД. Д. Г. Гахаев из-за постоянных придирок со стороны спецкомендатуры вынужден был переехать из Новосибирской области в Алтайский край. Однако и там его не оставили в покое
[1504]. В конце концов, в 1949 г. Д. Г. Гахаев был арестован и осужден к 10 годам лишения свободы за «клевету на [И. В.] Сталина»
[1505]. Д. Б. Утнасунов получил направление на новую работу по рыбной отрасли и уехал на Сахалин. Ц. К. Корсункиев, который продолжал открыто осуждать партию и правительство за их преступную политику в отношении калмыцкого народа, был исключен из ВКП(б), снят с работы и вынужден был уехать в Чулым (в партии его восстановили только после восстановления калмыцкой автономии)
[1506].
Во-вторых, настроение калмыцкого населения постепенно изменилось в сторону, более лояльную по отношению к советской власти, что было связано с постепенным закреплением калмыков в местах спецпоселений, улучшением их быта и хозяйственного устройства. Отношение основной массы спецпереселенцев-калмыков к труду было добросовестным — так, уже в 1945–1946 гг. нормы выработки в промышленности и сельском хозяйстве они выполняли на 100–120 %, добивались «высоких показателей производительности труда»
[1507].
В 1950 г. органы НКВД отмечали, что настроения калмыков, «за небольшим исключением, являются здоровыми, и их высказывания — положительными», в чем немалую роль сыграло улучшение материального и хозяйственного положения калмыцкого населения. Определенная часть калмыков смирилась с режимом спецпоселений, говоря: «Не разрешают нам выезжать, так, видимо, этого требует обстановка, виновны в этом мы сами, среди нашей национальности были проявления против Советской власти, и мы обязаны эту вину оправдать». Хотя некоторые калмыки продолжали выражать антисоветские настроения, а также распространять разные слухи (в частности, в 1949 г., во время переучета спецпереселенцев, — о возможности новой депортации «в холодные края — на север»)
[1508], такие настроения уже не являлись превалирующими.
К началу 1950-х гг. значительно сократилась смертность среди калмыков, и численность этого народа стала расти — к 1 января 1950 г. она достигла 77 639 человек, к 1 января 1954 г. — 81 246 человек. Уменьшилось количество побегов калмыков из спецпоселений: если на 1 декабря 1946 г. бежало и не было разыскано 95 человек, то в 1948 г. бежало 8 человек, на 1 января 1949 г. в бегах находилось 7 человек. Значительно улучшилось положение детей-калмыков. В частности, в Казахской ССР 89,9 % их было охвачено школьным образованием, что являлось показателем лучшим, чем в среднем по спецпереселенцам (70,6 %) и по большинству «спецконтингентов» (чеченцы, ингуши, карачаевцы и балкарцы — 59,4 %, немцы — 80,8 %, поляки — 88,3 %)
[1509].
Деятельность инициативной группы бывших руководящих работников Калмыкии, угасшая в конце 1940-х гг., резко активизировалась в начале 1956 г., после XX съезда КПСС, на котором Н. С. Хрущев в своем докладе осудил депортации народов как одно из проявлений культа личности И. В. Сталина
[1510]. Узнав об этом, участники инициативной группы стали обращаться в ЦК КПСС и лично к Хрущеву с призывом о скорейшем восстановлении Калмыцкой АССР в довоенных границах. Участники инициативной группы наладили связь с активистами из других регионов и по договоренности между собой направляли письма советскому руководству из всех мест проживания калмыков. В частности, Н. Л. Гаряев выезжал из Муйнака, где он проживал в это время, в Аральск и Кзыл-Орду, где собрал значительное число подписей калмыков под обращением к правительству
[1511]. По мнению Д. Л.-Г. Андраева, «такой натиск с мест… всерьез встревожил верховные власти», так как, «осудив культ личности, они не собирались возвращать в родные места депортированные народы»
[1512].
