Советскому руководству нужно было прилагать особые усилия, чтобы предотвратить распространение незаконных и разлагающих армию акций. Приказ И. В. Сталина от 19 января 1945 г. предписывал «не допускать грубого отношения к немецкому населению». Приказ по 2-му Белорусскому фронту гласил, что необходимо «направить чувство ненависти людей на истребление врага на поле боя» и карать за мародерство, насилие, грабежи, бессмысленные поджоги и разрушения
[1968]. 20 апреля 1945 г. было издано распоряжение Ставки, требовавшее «изменить отношение к немцам, как к военнопленным, так и к гражданскому населению, и обращаться с ними лучше». Такая позиция была обоснована тем, что «жестокое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен», а «гражданское население, опасаясь смерти, организуется в банды». Указывалось, что «более гуманное отношение к немцам облегчит… ведение боевых действий на их территории и… снизит упорство немцев в обороне»
[1969]. Так как поворот в политике был достаточно крутым и противоречивым, политработникам пришлось немало потрудиться для изменения сформировавшейся ходом самой войны и предшествующей политической работы установки армии на месть Германии, чтобы вновь развести в сознании людей понятия «фашист» и «немец»
[1970].
Приглушив антинемецкую пропаганду, советское руководство тем не менее не собиралось допускать уклона в обратную сторону. Постановление ГКО от 3 февраля 1945 г. предписывало «жестоко расправляться с немцами, уличенными в террористических актах». Распоряжение Ставки от 20 апреля 1945 г. предостерегало: «Улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и к панибратству с немцами»
[1971]. Пресекалось излишнее «очеловечивание» немцев-оккупантов и в материалах пропаганды. В частности, военный отдел Совинформбюро не дозволил выход в газете «Красная звезда» статьи, которая якобы ставила под сомнение «вандализм немцев», — автор статьи писал, что «стоит немцам объяснить, что, например, Пушкин — русский, а не еврей, как немцы проникаются к нему почтением»
[1972]. Не могло советское руководство допустить и никакого германофильства, которое немедленно осуждалось как «низкопоклонство». В 1944 г. начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров был подвергнут жесткой критике за чрезмерное восхищение немецкими философами, в том числе Г. Гегелем и И. Фихте, обнаруженное в подготовленном с участием Г. Ф. Александрова третьем томе «Истории философии»
[1973].
Л. Леонов в своей статье «Русские в Берлине» фактически подвел итоги антигерманской политике, осуществленной в военный период: «Война, которую мы успешно заканчиваем, существенно отличалась от всех, что за тысячу лет изведала Россия. Эта — грозила всему Советскому Союзу уже не только мукой национального бесчестья, не одной неволей или вечным рабством, даже не смертью! Она грозила нам полным небытием», так как враг «собирался омертвить не только настоящее наше и будущее… он и славное прошлое наше намеревался истребить, обратить даже не в пепел, в ничто, сделать так, будто никогда и ничего после палеозоя и не было на громадной русской равнине». О Берлине Л. Леонов написал так: «Все вместе — русские, американцы и англичане — они удивятся многовековой гнусности этого города, которую так долго и совсем напрасно терпел мир… Бывший город Берлин, в полной мере заслуживший и наш огонь, и наше презрение»
[1974].
Антинемецкая политика проявлялась и после войны, хотя и в несколько приглушенном варианте. 18 июля 1945 г. немцам было запрещено работать на шахтах на квалифицированных должностях
[1975]. В 1945–1947 гг. руководство вновь присоединенной к СССР Кенигсбергской (с июля 1946 г. — Калининградской) области было чрезвычайно обеспокоено наличием в области свыше 100 тыс. немецких граждан, которые не успели или не захотели эвакуироваться на запад. Всех немцев калининградские руководители считали врагами, которые якобы «дурно воздействовали» на советских людей. Почти все пожары, аварии на производстве, падеж скота и прочие беды списывались на немцев. Несмотря на наличие фактов добрососедских отношений между русским и немецким населением области, обком характеризовал немцев как «крайне озлобленных людей, готовых на всё, чтобы подорвать, ослабить безопасность, задержать хозяйственное освоение и развитие области»
[1976]. В итоге в сентябре 1947 г. было принято решение депортировать немецкое население с территории области в Восточную Германию. Очевидно, преследуя цель не обострять отношения с немцами, которые должны были «укрепить» советскую оккупационную зону в Германии, операция по переселению отличалась несколько лучшим отношением к немцам по сравнению с 1941 г.
[1977]
Что касается отношения к немцам в советском обществе, то лишь в первые дни Великой Отечественной войны реакция населения на агрессию Германии базировалась на «пролетарском интернационализме». Хотя в фольклоре времен войны слово «немец» («фриц», «ганс») было синонимом фашистского агрессора и фольклор не оперировал отрицательными образами немецкого крестьянина и рабочего, не обвинял в злодеяниях нацистов весь немецкий народ
[1978], образ «врага-фашиста» со временем все сильнее принимал национальную окраску, превращаясь в массовом сознании в образ «врата-немца»
[1979]. Те люди, которые близко столкнулись с жестокостью немецких оккупантов, в частности партизаны, именовали их «животными», «шакалами», «сатаной», «вшами», «уродами»
[1980]. Эпитеты, данные немцам во время Первой мировой войны (например, «Чингисхан с телеграфом»)
[1981], по сравнению с тем, как врата-немца стали именовать в условиях войны Великой Отечественной, звучат весьма наивно.
