Ненависть к немцам в народе особенно сильно возросла после Сталинградской битвы, когда были освобождены большие районы страны и воины Красной армии увидели ужасы оккупации
[1982]. После этого слова «фриц», «ганс», «немец» в солдатской речи стали синонимами терминов «захватчик», «мародер», «фашист»
[1983]. Слово «немец» получило ругательный, негативный оттенок. В качестве примера можно привести листовку, изданную в 1943 г. для граждан СССР на оккупированной территории, в которой негативный облик лидера коллаборационистов А. А. Власова подчеркивался такими эпитетами (первый их них явно абсурден): «Власов — немец. Власов — кровожадный гитлеровский бандит»
[1984]. Большинство людей стало видеть войну как битву между русскими и немцами. В повседневной речи термины «фашист» и «гитлеровец» использовались реже, чем просто «немец»
[1985].
В тылу отрицательное отношение к советским немцам со стороны чиновников отмечалось в течение всей войны. Даже органы НКВД подчеркивали, что отдельные руководители предприятий допускали «грубое обращение» по отношению к трудармейцам. На одном из предприятий вольнонаемным рабочим обеды отпускались «в первую очередь и обычно из двух блюд, а немкам… в последнюю очередь и без вторых блюд». Один из начальников талоны на дополнительное питание, выделенные немкам, раздавал другими рабочим и заключенным и заявлял: «Вам, немкам, дополнительное питание не полагается». Бригадир С., «не выяснив причины простоя, обрушился на мобилизованных с руганью: „Вы, фашисты, лодыри, не хотите работать, всех отдам под суд“»
[1986]. 14-летней работнице-немке, систематически перевыполнявшей нормы, начальник цеха на ее просьбу помочь талонами на дополнительный хлеб ответил грубым окриком: «Ступай к своему Гитлеру за хлебом». Имели место факты избиений, сознательного занижения показателей выработки, отмечалось «хулигански грубое отношение к немцам». Начальник 3-го участка шахты имени Сталина (Кузбасс) обозвал откатчицу Губер «фрицовкой» и «толкнул ее так, что она вынуждена была пойти на бюллетень». Начальник отдела шахты «Северная» категорически отказался снабжать мобилизованных немцев, сказав: «Немцев обеспечивать не буду никакими товарами и буду к ним относиться бездушно». Начальник шахты Бутовка, проводя общее собрание рабочих, на котором присутствовали и немцы, в своем выступлении огульно ругал всех рабочих-немцев, говоря, что они «являются врагами русского народа» и что их нужно заставлять работать без наличия у них спецодежды: «Мы их и голыми заставим работать»
[1987].
Руководитель Зыряновского райкома партии (Восточно-Казахстанская область), ссылаясь на «мнение» местного населения («Вот навезли к нам фашистов, мы боимся, чтобы они нас не перебили»), считал, что «много у нас к этой фашистской сволочи гуманизма»
[1988]. В Алтайском крае председатель сельсовета говорил про депортированных немцев: «Зачем их прислали к нам сюда, они будут здесь шпионить и вредить». Там же местные дети жестоко избили камнями немецких детей, крича, что «бьют немцев, наступающих на
СССР»
[1989]. В разгар войны были случаи, когда дети, женщины и старики ругались и плевали на немецких военнопленных, которые проходили мимо них в колонне. В пленных летели «камни, поленья и кипяток»
[1990]. Своеобразным проявлением антинемецких настроений в советском тылу стал отказ учащихся изучать в школах немецкий язык — «язык врага»
[1991].
Негативное отношение к советским немцам проявлялось даже среди представителей других депортированных народов. Например, со стороны калмыков звучала обида на то, что они «стоят на одинаковом положении с немцами и не пользуются доверием»
[1992]. Ученый, бывший спецпоселенец И. И. Алиев вспоминал, что, играя «в войну», «дети репрессированных народов… делились на „русских“ или „советских“ и „немцев“ или „фашистов“. Тягостная, презренная роль „фашистов“, как правило, доставалась немецким мальчишкам. Чаще всего — по принуждению»
[1993].
Даже после окончания войны немцев выталкивали из очередей в магазинах, называли «немчурой»
[1994]. В народном сознании еще очень долго сохранялось тождество между «фашистами» и «немцами». Образ врага надолго стал той призмой, через которую в российском народном сознании воспринималась не только Германия, но и немецкая нация в целом
[1995]. Как отмечает Е. С. Сенявская, «враждебные чувства, неприязнь к немцам во многом сохранились в сознании несколько поколений», и «прошел ряд десятилетий, прежде чем отношение к ним стало более или менее нейтральным»
[1996]. Образ «немца-врага» стал настолько устойчивым, что даже в 1960-х гг. восклицание М. Ромма в фильме «Обыкновенный фашизм» «Но была и другая Германия!» звучало как откровение
[1997].
Основной фактор, который определил негативное отношение к немцам СССР, — это отождествление их с немцами Германии. Даже в АССРНП разделялось подобное мнение. В день объявления указа о депортации в республике, по словам очевидцев, «весь день… всюду говорили о немцах. И хвалили этот народ, и ругали. Только потому ругали, что Германия напала на нашу страну»
[1998]. По воспоминаниям выдающегося советского спортсмена, немца на национальности, Р. В. Плюкфельдера, когда осенью 1941 г. их везли в эшелоне на спецпоселение, на одной из станций рядом стоял поезд с ранеными советскими солдатами. Услышав немецкую речь, солдаты содрогнулись. Раздались крики: «Дайте мне автомат… я их всех перестреляю!», «Смотрите, что ваши сволочи сделали со мной! А вас увозят подальше от фронта, хотят сохранить — для чего?». (Очевидно, этот солдат думал, что немцев эвакуируют, а не депортируют.) Другие же были более прозорливыми, говоря: «Как заложников, в рабство везут», «Товарищ Сталин правильно делает, иначе кто на нас будет работать?». Третьи пророчили: «Немец прет со страшной силой. И если далеко зайдет, возьмет Москву, то мы вот эту сволочь всю уничтожим. Так что им все равно капут»
[1999].
