После освобождения Маньчжурии Красной армией, как отмечали советские военные органы, русская эмигрантская масса, «боявшаяся возмездия со стороны Красной армии, к тому же фактически лишившаяся центрального аппарата, не знала, что ей делать». Часть эмигрантов проявляла лояльность по отношению к Красной армии, а отдельные их представители оказывали содействие советским воинским частям. В среде эмиграции, не без влияния маньчжурских структур Русской православной церкви, которые «приветствовали… победоносное русское воинство», ходили разговоры о возвращении в СССР, однако яро антисоветски настроенные эмигранты пытались не допустить этого, распространяя слухи, что всех возвратившихся эмигрантов «будут считать белогвардейцами» и «казнят». Советская пропаганда противостояла таким измышлениям, в том числе путем издания газет и других материалов. Этим усилиям способствовал начавшийся в ноябре 1945 г. прием в советское гражданство русских, проживавших в Маньчжурии
[2175].
В заключение следует особо отметить отсутствие националистических и шовинистических нот в советской антияпонской пропаганде. Даже куплет песни «Варяг», где упоминаются «желтолицые черти», в советское время не исполнялся, так как идеология интернационализма «не позволяла использовать подобные „расистские“ характеристики даже по отношению к противнику»
[2176]. Тем не менее содержание советской пропаганды получило спорные оценки со стороны некоторых зарубежных ученых. По мнению американской исследовательницы К. Петроне, пропаганда провозглашала «классовую войну советского пролетариата против японского дворянства» («самураев»), с чем можно согласиться. Однако К. Петроне считает, что пропаганда педалировала и расовые характеристики японцев, отмечая их «азиатскую хитрость», описывая лица японцев как «отвратительные рожи с узкими, злобными глазами». Находит она и отрицание мужественности японцев — в частности, в описании того, как японский офицер прыгнул на спину советского лейтенанта «как кошка»
[2177]. Однако, как известно, «прыгнуть как кошка» — это известная идиома (обычно не говорят «прыгнуть как кот»). Что касается карикатуры, то, действительно, в ней сложился определенный образ «врата-японца» — в очках, с прищуренными глазами, разинутым ртом и большими, выступающими зубами. Однако, на наш взгляд, он не носил уничижительных характеристик по отношению ко всему японскому народу, а утрированным образом давал характерный образ «японского империалиста», «самурая». Для пропаганды тех лет это была нормальная ситуация — то же самое, и даже намного худшее мы можем наблюдать в американских карикатурах 1941–1945 гг., где японцы изображались не только как ярко выраженные «азиаты», но и в виде крыс и змей, не говоря уже о том, что в США японцев уничижительно именовали jap или jappy («япошка»).
Глава 7
Национальная политика в конце войны
Возврат к советскому патриотизму
В результате решающего наступления Красной армии к началу 1944 г. перелом в войне стал необратимым. С 1 мая 1944 г. война с Германией пошла под лозунгом «Разбить немецко-фашистских захватчиков в их собственной берлоге»
[2178]. Задача спасения Отечества от смертельной опасности была в основном решена.
Допущенное в тяжелые периоды войны ослабление коммунистического диктата в пользу «национализации» политики теперь стало рассматриваться руководством СССР в качестве одной из самых больших угроз для государства. В марте 1944 г. начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров сообщил А. С. Щербакову, что «за последнее время печать ослабила внимание к вопросам пропаганды марксистско-ленинской теории», «в газетах и теоретических журналах почти полностью прекратилось печатание статей, лекций и консультаций по истории и теории партии», «отделы пропаганды в газетах почти полностью прекратили свое существование»
[2179]. В советской печати превалировали материалы, основанные на национально-патриотическом факторе, а не на коммунистической идеологии. Например, тяга к возвращению русских дореволюционных традиций в ущерб «коммунистическим идеалам» была выявлена властями в изданных в 1943 г. Управлением военно-морских учебных заведений «Правилах поведения военнослужащих на службе и в быту». Начальник ГлавПУР ВМФ генерал-лейтенант И. В. Рогов 19 апреля 1944 г. сообщал А. С. Щербакову, что «если из „Правила поведения“ исключить 1 абз. 1 стр. и слова „товарищ“ на стр. 9 и… „Интернационал“ на стр. 11, то упомянутое правило годится для флота любой страны». По данным члена Военного совета Тихоокеанского флота С. Е. Захарова, в стране появились и другие издания, представлявшие собой «нечто подобное [книге] „Юности честное зерцало“ петровских времен»
[2180].
Изменение советской политики в завершающий период войны было направлено прежде всего на снижение использования русского национального фактора. Хотя продолжалась реабилитация лучших страниц прошлого России и акцентирование на особой роли русского народа
[2181] — «старшего брата», которому другие народы СССР были «обязаны» своими достижениями
[2182], контент-анализ армейских изданий («Блокнот агитатора Красной армии», «Агитатор и пропагандист Военно-морского флота» и «Агитатор и пропагандист Красной армии») показывает, что в 1944 г. произошло снижение в два раза по сравнению с 1943 г. количества публикаций о героическом прошлом русского народа.
Реабилитация истории дореволюционной России теперь была направлена в основном на выдвижение и прославление ряда новых русских исторических личностей, которые могли быть полезны с точки зрения актуальной на тот момент политической ситуации
[2183]. К концу войны И. В. Сталину стал наиболее близок образ М. И. Кутузова, ибо его полководческую тактику И. В. Сталин счел возможным примерить к своей деятельности в 1941–1942 гг.
[2184] В марте 1944 г. на экраны вышел фильм С. Эйзенштейна «Кутузов», который был назван «крупным достижением советской кинематографии»
[2185]. Особый характер, как и прежде, имел курс на выдвижение личности И. Грозного в качестве одного из главных положительных персонажей русской истории. Пьеса А. Толстого «Иван Грозный», поставленная в Малом театре, в октябре 1944 г. была подвергнута суровой критике за то, что главный персонаж выглядел «жалким»
[2186]. Спектакль был снят с постановки. В декабре 1944 г. было подвергнуто критике искажение личности Ивана Грозного в сборнике стихов «Русь». Отмечалось, что «издательство… подчеркивает жестокость Ивана Грозного, но умалчивает о его прогрессивной государственной деятельности». Распространение сборника было запрещено
[2187]. В январе 1945 г. на экраны вышел фильм С. Эйзенштейна «Иван Грозный», который был оценен как «удачный», ввиду того что царь в нем был показан как «вдохновитель и руководитель борьбы за исторические рубежи» России
[2188]. Деятельности Ивана Грозного был посвящен ряд литературных произведений — в частности, повесть В. Соловьева «Великий государь», отмеченная Сталинской премией за 1944 г.
