В советской политике, направленной на русское население оккупированных территорий, сначала превалировала комбинация национального фактора и советского патриотизма. При этом русскоязычная пропаганда не была направлена исключительно на русский народ — часто она адресовалась «советскому населению временно оккупированных немцами областей», «советским женщинам оккупированных немцами областей» и т. и. Таким образом, обращение к русским одновременно предназначалось — или как минимум не исключалось — и для представителей других народов СССР. Использование национальных мотивов в пропаганде было не приоритетным, а использовалось в качестве подкрепления верности Родине. Акцентирование «русского фактора» в чистом виде проявилось в первый период войны только в противодействии коллаборационизму
[590]. Несмотря на то что сама возможность массового предательства отвергалась официальной пропагандой
[591], руководство страны было осведомлено о наличии этой проблемы. Очевидно, считалось, что давить на «советский патриотизм» коллаборациониста бесполезно, и поэтому подействовать могла только апелляция к национальным чувствам. Особым фронтом пропагандистской работы был Локотской округ
[592], где ситуация с коллаборационизмом среди русского населения была наиболее тяжелой.
Однако затем в советской политике и пропаганде, направленной на русское население оккупированной территории СССР, был совершен переход к широкомасштабному использованию русского национального фактора, как это с самого начала войны было осуществлено в тылу страны
[593]. Слова «русский народ», «русская земля» стали обильно использоваться в пропаганде. Обращение «колхозник» было заменено на «русский крестьянин» — и его призывали помнить не о достижениях колхозного строительства, а о том, что «испокон веков русская земля кормила» его, а «деды и прадеды… напоили ее потом и кровью». Апелляция к «советскому фактору» стала использоваться в основном только в пропаганде, направленной на молодое поколение, которое воспитывалось после Октябрьской революции
[594].
Краеугольным камнем советской политики и пропаганды, направленной на «нерусские» народы оккупированной территории СССР, была историческая, братская связь с русским народом
[595], что обеспечивало реализацию единства советской нации и в захваченной части страны. Вторым аспектом было сочетание «советского» и «национального» факторов
[596].
На Украине одним из главных направлений стала дискредитация ОУН, приверженцы которой именовались «губителями украинского народа» и «верными псами каннибала Гитлера»
[597]. Пропаганда стремилась противодействовать восприятию оуновцев как «национальных освободителей»
[598] и объяснить, что ОУН «старается разжечь национальную вражду против наших родных братьев — великого русского и польского народов»
[599]. По воспоминаниям подпольщицы В. Д. Варягиной, работавшей в период оккупации в Львове, «бороться против немцев было тяжело, но против националистов было бороться еще тяжелее, так как борьба с немцами была открытой борьбой, а борьба с националистами была борьбой замаскированной»
[600] — очевидно, в связи с значительной популярностью идей украинского национализма в Галиции. Украинских коллаборационистов советские подпольщики убеждали, что «каждый честный украинец отвернется от них с презрением», потому что они по приказу немцев пошли «против своих же братьев русских, украинцев, белорусов»
[601].
В советской пропаганде, реализованной на оккупированной территории Белоруссии, интересным фактом является использование «общерусского фактора» — так, листовка, изданная на белорусском языке и адресованная коллаборационистам-полицейским, гласила: «Ты русский человек, и твое место в рядах борцов за честь и свободу нашего народа, за его независимость». В 1944 г. велась пропаганда против созданной оккупантами «смехотворной Белорусской центральной рады». Глава БЦР Р. Островский именовался немецким «шпиком, подлым врагом белорусского народа». Одновременно белорусам сообщали о сущности объявленной нацистскими властями мобилизации: «Гитлеровские мошенники хотят заставить вас воевать против ваших же братьев — бойцов Красной армии и народных мстителей, ведущих священную борьбу за освобождение Белоруссии от немецкого ига»
[602].
Советская политика среди казачьего населения была направлена на предотвращение «разлагающей деятельности» германской пропаганды. Казаков предупреждали, что оккупанты будут пытаться сбрасывать листовки, засылать эмигрантов и агитаторов, в связи с чем призывали «усилить бдительность»
[603]. Казакам-коллаборационистам внушалось — с использованием русского национального фактора, — что нацисты дали им в руки немецкое оружие, чтобы они «им убивали русских, своих же братьев и отцов, чтобы… помогли Гитлеру отнять у русских богатые кубанские степи, вольный широкий Дон, чтобы… осквернили и запачкали вековую славу русского казачества». Казаков предупреждали, что если они не хотят «умереть подлой смертью изменника от русской же казачьей пули», то они должны «уйти от немцев, перейти на сторону… русских братьев»
[604].
Прибалтика была «трудным» фронтом для советской политики. В этом регионе и население было менее «советизированным», и нацистская политика проводилась более мягко, чем в других частях оккупированной территории СССР. Поэтому здесь советская пропаганда имела особые методики. Во-первых, осуществлялось убеждение тех людей, «которые ждали немцев», в том, что их надежды не оправдались. Во-вторых, проводилась дискредитация «местного самоуправления», созданного на территории Прибалтики германскими властями. «Самоуправление» получило следующую характеристику: «Это уничтожение свободы и независимости эстонцев… массовое убийство и ограбление граждан Эстонской ССР немцами… умерщвление эстонцев голодом и нищетой»
[605]. В-третьих, осуществлялось воспитание ненависти к немецким колонистам, ввезенным оккупантами в Прибалтику, и акцентировался геноцид прибалтийского населения, как цель германских оккупантов
[606]. В-четвертых, ввиду распространенных в Прибалтике ожиданий помощи со стороны «западных демократий», советская пропаганда в этом регионе делала акцент на том, что Великобритания и США являются надежными союзниками СССР
[607].
