В западных регионах, вошедших в состав страны в 1939–1940 гг., большинство местного населения пассивно отнеслось к приходу оккупантов
[716], а в некоторых районах приветствовало их как «освободителей»
[717]. Такое же положение наблюдалось и среди антисоветски настроенной части населения основной территории СССР — русских
[718], украинцев
[719], белорусов
[720], крымских татар
[721], калмыков
[722], народов Северного Кавказа
[723].
Советская пропаганда в первый период войны отставала по своему воздействию от нацистской. Во-первых, содержание некоторых ее материалов не отражало реалий оккупации. Когда она говорила об оккупантах как тупых садистах, желающих восстановить в России монархию, это не только не достигало своей цели, но и способствовало развитию недоверия к советской пропаганде
[724]. Многие советские листовки носили общеполитический характер, были недостаточно конкретны и запаздывали с реагированием на факты, происходившие на оккупированной территории страны
[725]. Особенно это относилось к «новым территориям» СССР. Так, в Прибалтике летом 1942 г. была массово распространена советская листовка «Воззвание к народам Прибалтики», посвященная двухлетию вхождения в СССР (например, только в районе латвийского города Талей было обнаружено 60 кг этих листовок). Германские власти выяснили, что содержание этой листовки обсуждалось населением и в целом «было отклонено» — латыши «смеялись над [советскими] обещаниями» и отпускали саркастические замечания в адрес «профессора Синагогенштейна» (имелся в виду председатель Президиума ВС Латвийской ССР А. М. Кирхенштейн). Нацисты считали, что эстонское население также было маловосприимчиво к советской пропаганде — как минимум, до осени 1942 г. эстонцы «не обращали… внимания» на советские листовки — очевидно, их содержание не вызывало интереса и доверия. Безусловно, в снижении эффективности советской пропаганды сыграли свою роль успехи вермахта, отмечавшиеся в первый период войны. Так, оккупанты отмечали, что к сентябрю 1942 г. в Латгалии, где было много просоветски настроенных жителей, советская пропаганда «утратила позиции после побед германских войск». В Латвии, несмотря на то что к концу 1942 г. распространение советских листовок здесь значительно усилилось, они привлекали мало внимания со стороны местного населения
[726].
Во-вторых, донесению содержания советской политики до населения оккупированных территорий машали технические затруднения — в том числе недостаточное распространение печатной пропаганды, которая часто не доходила до большинства населения, недостаточно широкое проведение митингов и бесед на полях, лугах и других местах работы сельского населения
[727]. Так, 1 млн экземпляров из числа изданных к сентябрю 1941 г. 15 выпусков газеты «За Радянську Украшу» вообще не был распространен. Многие советские листовки содержали материалы, построенные на юморе и карикатурах, что «не всегда отвечало обстановке и настроениям населения»
[728]. Эффективность советской радиопропаганды ослабило то, что германские власти изъяли у населения оккупированной территории радиоприемники
[729].
Тем не менее рост отрицательного отношения к оккупантам стал отмечаться уже с первого периода войны, и в дальнейшем он постоянно усиливался. Германские власти отмечали, что если «во время наступления (имелся в виду 1941 г. — Ф. С.) население оккупированных областей относилось к немцам весьма дружелюбно», то затем такое отношение «потеряло почву». В донесениях советской разведки, в свою очередь, отмечалось, что к концу 1942 г. «даже антисоветские элементы, которые ждали прихода немцев, уже объелись немецкой власти, немцы им противники», и они «выражают недовольство к оккупантам». К апрелю 1943 г. выяснилось, что «если известная часть населения… вначале рассуждала, что „немцы — тоже люди“, то теперь эти заблуждения рассеялись»
[730]. В «Докладной записке Райнхардта» (ноябрь 1943 г.) было прямо указано на крах надежд оккупантов на поддержку их населением Советского Союза
[731]. Так, объявленная германскими властями вербовка в РОА была расценена «как признак слабости немцев»
[732]. Германские власти отмечали, что «русские относятся к материалам [оккупационной] пропаганды очень критично»
[733]. Сельское население Калининской области не выписывало и не читало издававшиеся оккупантами газеты
[734], в Воронежской области организованные германскими властями собрания, как правило, «проходили при гробовом молчании присутствующих». Население этого региона также саботировало не только мероприятия германских властей, но и введенные ими в оборот оккупационные марки. В Смоленской области некоторые «полицаи» в разговорах с местными жителями «пытались оправдаться, доказывая, что их… вынудили пойти на это дело в лагере для пленных, что иначе им… грозила гибель». Новые попытки оккупационных властей провести вербовку местных жителей в полицию не давали результатов
[735].
