После освобождения Прибалтики Красной армией определенная часть населения этого региона продолжала возлагать надежды на помощь «западных демократий». Ожидалась война «западных демократий» с СССР, прямая военная помощь от них или, как минимум, то, что США и Великобритания окажут давление на советское руководство с целью принудить его признать независимость этих республик на основании Атлантической хартии. В частности, в Литве в мае 1945 г. распространялись слухи, что с 1 июня 1945 г. «начнется борьба за освобождение независимой Литвы из-под ига коммунистов и жидов»
[1168]. Слухи обещали «непременный отход Советов под давлением с Запада»
[1169], и даже то, что Красная армия «уже уходит», а США и Великобритания объявили войну СССР. Эти ожидания подпитывались своеобразным отношением «западных демократий» к прибалтийской проблеме. Так, Госдепартамент США продолжал официально признавать дипкорпус Литвы, Латвии и Эстонии, а правительство Великобритании занимало неопределенную позицию
[1170]. Однако этого не произошло, и прямой помощи от «западных держав» антисоветские повстанцы не получили.
К маю 1945 г. в деятельности эстонских повстанцев наступил новый этап, который был обусловлен тем, что надежды на признание независимости Эстонии, как и на войну «западных демократий» с СССР, не сбылись
[1171]. К началу мая 1945 г. на территории республики националистическая деятельность «заметно стала активизироваться». Отмечались нападения на работников совпартактива, а также массовое распространение листовок с требованиями к населению «не пользоваться землей и инвентарем, отобранным у кулаков, и не состоять в сельском советском активе»
[1172]. Значительную помощь повстанцам в ЭССР («лесным братьям») оказывали подпольные группы, действовавшие в городах и крупных поселках («городские братья»), которые снабжали «лесных» документами, медикаментами и сообщали им о предполагаемых облавах и арестах. В эту деятельность были вовлечены организации школьной молодежи, которые зачастую прикрывались комсомолом
[1173]. К апрелю 1945 г. в Эстонии было арестовано 8909 человек из числа «активных участников антисоветских организаций». К 1 мая 1945 г. в производстве органов НКГБ ЭССР находились дела «по контрреволюционным преступлениям» еще на 3896 человек
[1174].
В целом в первой половине 1945 г. на территории Западной Украины было выявлено 117 268 участников повстанческих групп, Белоруссии — 5297, Литвы — 17 128, Латвии — 1598, Эстонии — 1216
[1175]. По данным прибалтийских исследователей, к весне 1945 г. в повстанческом движении в Прибалтике принимали участие до 30 тыс. литовцев, 10–15 тыс. латышей и 10 тыс. эстонцев
[1176]. На территории Прибалтики и Белоруссии многократно (от 1,5 до 5 раз) выросла численность жертв бандповстанческих акций
[1177].
Антисоветские бандповстанцы на западе СССР использовали различные формы борьбы с советской властью. Во-первых, открытые боестолкновения с частями Красной армии и НКВД, в том числе нападения на военные транспорты и партизанские отряды (в начальный период освобождения от оккупантов). Во-вторых, нападения на села и райцентры, при совершении которых повстанцы использовали форму НКВД и Красной армии, что позволяло им вводить в заблуждение советские гарнизоны и местных жителей. Власти отмечали, что «бандеровцы… под видом советских военнослужащих… нападают на мирных, лучших советских людей, издеваются над ними, подвергают зверским мучениям». Так, в селе Пукляки Тарнопольской области
[1178] в начале апреля 1944 г. группа оуновцев, переодетая в красноармейскую форму, зверски замучила двух местных жителей — Я. Петриченко и С. Паначука, — объявив их «немецкими шпионами». На самом деле они были советскими активистами
[1179]. Только в период с июля по август 1944 г. в Тарнопольской
[1180] области УПА совершила 40 терактов и 87 налетов, во время которых было убито 50 человек из числа партийного и советского актива. Польские бандповстанцы к январю 1945 г. только в двух районах Гродненской области (Лидском и Вороновском) убили более 120 человек
[1181].
В-третьих, противодействие мобилизации в Красную армию в виде «возврата» призывников с призывных пунктов и проведения собраний жителей с предупреждением, что «если кто пойдет в Красную армию, то все их родственники будут уничтожены». Бандповстанцы проводили собственные кампании по мобилизации местного населения. В частности, 12 октября 1944 г. УПА объявила в Ровенской области мобилизацию призывников 1927–1928 гг. рождения. Были разосланы повестки о явке допризывников на сборный пункт, где с ними было проведено совещание, а затем они были отпущены. Там же в течение октября — ноября 1944 г. бандповстанцы систематически осуществляли «увод призывников из учебного пункта военкомата в лес»
[1182].
В-четвертых, индивидуальный террор, который часто сопрягался с нападениями на села и райцентры. Основной «целевой группой» для террора были сельский актив (председатели, члены сельсоветов и др.), представители районных и областных органов советской власти, партийных и комсомольских органов, работники гражданских учреждений (в частности, сберкасс), сотрудники НКВД/НКГБ, военнослужащие Красной армии, демобилизованные красноармейцы из числа местных жителей, бойцы истребительных отрядов, крестьяне, получившие землю от советской власти. Следует отметить, что бандповстанцы не всегда убивали военнослужащих Красной армии, когда имели такую возможность. В частности, в Тарно-польской области 17 апреля 1944 г. группа УПА обезоружила и затем отпустила десять красноармейцев. Очевидно, часть повстанцев руководствовались неким «Планом действий», экземпляр которого был обнаружен в июле 1944 г. в Каменец-Подольской области: «Красноармейцев разоружать и отпускать, а офицеров направлять в штаб… Коммунистов и советский актив уничтожать на месте». Оуновцы нередко подвергали своей агитации захваченных ими красноармейцев, а затем отпускали их с заданием «проводить среди своих бойцов антисоветскую работу, распространять разговоры о том, что бандеровцы красноармейцев не убивают, а уничтожают только коммунистов, комсомольцев, работников НКВД»
[1183].
