Виной этому была политическая обработка местных жителей — людям внушали, что к ним привезли «врагов народа» и бандитов. Так, секретарь Чулымского райкома ВКП(б) (Новосибирская область) Б. в октябре 1944 г. приказал: «Гоните калмыков к черту подальше от колхозов». Уполномоченный этого же райкома М. на общем собрании коммунистов в Филимоновском сельсовете заявил: «Калмыки — это враги народа, поэтому проявлять о них заботу и оказывать им помощь не следует». Такие же идеи оглашал первый секретарь Убинского райкома ВКП(б)К. Уполномоченный Ореховского райисполкома Костромской области Ш. называл спецпоселенцев «изменниками родины» и заявлял, что «если они все подохнут, то от этого будет только хорошо»
[1345]. Такие установки со стороны партийных и советских руководителей вызывали ненависть местных жителей к спецпоселенцам. «Простые люди» верили в то, что «без причины не выселят с родных мест и не сошлют в чужие края целые народы — раз так, значит, они действительно совершили преступление»
[1346]. Некоторые местные жители так и говорили: «Правительство правильно решило, что из окраин выслало вглубь страны враждебных нам людей. Многие из них в годы Отечественной войны наших русских воинов из-за угла убивали»
[1347].
В нагнетании враждебности по отношению к спецпоселенцам власти явно «перестарались», и органы НКВД это быстро поняли, начав сигнализировать об этом в Москву. Из центра приходили указания «исправить ситуацию». Однако некоторые чиновники на местах сопротивлялись — так, когда работник райотдела НКВД поставил перед первым секретарем Убинского райкома ВКП(б) К. вопрос «о необходимости принятия мер к улучшению жилищно-бытовых условий калмыков», то К. «заявил, что работники НКВД защищают врагов народа калмыков и о таких работниках следует обсудить вопрос на бюро райкома ВКП(б)»
[1348].
Незаконное наказание, насильственное выселение из родных мест, враждебное отношение и тяжелейшие социально-бытовые условия, в которых оказались депортированные с исконных мест проживания люди, закономерным образом стали основными причинами категорического неприятия ими факта депортации. Наиболее распространенной и вполне закономерной реакцией были возмущение и обида на допущенную в отношении целых народов несправедливость. Спецпоселенка X. писала своим знакомым в Крым: «Я выслана и, спрашивается, за что? За то лишь, что мои предки — греки. Ведь это невыносимо — быть 27 лет в русском подданстве, работать на благо народа и вдруг…» Гречанка Д. писала: «За 2,5 года оккупации мы не имели никакой связи с немцами — ни папа, ни я, ни мама у немцев не работали… Как я их презирала и как я ждала своих родненьких, а теперь такое презрение. Не было бы обидно, если б заслужили». Спецпоселенцы-чеченцы в Луговском районе Джамбульской области выказывались: «Лучше бы Советская власть расстреляла нас на месте, чем издеваться над нами»
[1349]. Некоторые спецпоселенцы проявляли в вопросе оценки депортации народов «государственное мышление» — так, член ВКП(б) немец Ш., проживавший в колхозе имени Фрунзе (Восточно-Казахстанская область), считал, что «этим переселением дали пищу Геббельсу, он прокричит на весь мир об издевательствах над немцами»
[1350]. Действительно, А. Гитлер был разъярен, когда узнал о депортации советских немцев и об упразднении немецкой автономии в Поволжье, и обещал за это отомстить
[1351].
Некоторые спецпоселенцы пытались обращаться к государству за восстановлением справедливости или с просьбой хотя бы разъяснить их права. В апреле 1944 г. группа в составе 40 спецпоселенцев-чеченцев подала заявление председателю Кировского райисполкома (Фрунзенская область): «Наш народ погибает [от голода]… Если Государство не окажет помощи, то мы уже пропащий народ, или нам дайте помощь, или отвезите назад, если не сделаете помощи, прошу всех вместе с семьями нас расстрелять». 20 июля 1944 г. группа из 17 спецпоселенцев-армян, депортированных из Крыма в Башкирию, направила обращение первому секретарю ЦК КП(б) Армении Г. А. Арутюняну: «Мы совершенно не подготовлены к суровой зиме, у нас нет соответствующей одежды, обуви и т. д… Наше положение безвыходное… Причина выселения и всех наших страданий нам неизвестна»
[1352].
25 сентября 1946 г. спецпоселенец, член ВКП(б), фронтовик Д. (по национальности — карачаевец) писал члену политбюро ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову, что «среди… переселенцев очень большое количество людей, которые ни в чем не виновны… Попали туда семьи замученных немцами коммунистов, семьи погибших на фронте, семьи военнослужащих и ряд других, и вот эти люди сплошь и рядом спрашивают, когда их отделят от семей полицаев и старост и когда их перестанут называть бандитами». Д. отметил, что его знакомый Б. — спецпоселенец-карачаевец, по профессии учитель — был в Красной армии с 1940 г., затем прошел всю Великую Отечественную войну и был демобилизован из армии в мае 1946 г., откуда сразу был направлен в места спецпоселения. После прибытия он пошел в РОНО, где ему сказали, что так как он карачаевец, то для него «учителем работы нет». Б. высказался: «Мне обидно, не знаю, за что я воевал»
[1353].
Смерть И. В. Сталина дала спецпоселенцам повод надеяться на улучшение ситуации. В мае 1953 г. неизвестный спецпоселенец, подписавшийся как «Молдаванин», отправил письмо на имя Л. П. Берии: «Как пишут газеты, комиссия, назначенная Вами, обнаружила в б[ывшем] МГБ беззакония. Тов. Министр, дайте приказ, чтобы была тщательно проверена деятельность МГБ Молдавской ССР, и, думаем, будет польза. Вы увидите, как министр МГБ [И. Л.] Мордовец в 1949 г. выслал в Сибирь на вечное поселение лиц, сосланных им же в 1941 г., отбывших срок и вернувшихся на родину. Вы увидите громадное число сосланных и переселенных. Неужели в этой маленькой республике столько врагов народа? Неужели не было и нет других средств перевоспитания, кроме… ссылок и переселений в область с климатом, быстро „действующим“ на южан?»
[1354]
Распространенными среди спецпоселенцев были надежды на восстановление их национальных автономий — в частности, такие слухи ходили среди немцев и калмыков, проживавших в Новосибирской области. Спецпоселенцы-карачаевцы просили власть, «чтобы восстановили им обратно автономную область, хотя бы в составе одной из среднеазиатских республик, не возвращая на Кавказ, или чтобы сняли от них звание спецпереселенцев, отделив их от семей немецких наймитов». Среди спецпоселенцев-ингушей распускались слухи, что их «скоро… вернут на Кавказ». Эти слухи имели воздействие — так, в одном из колхозов «почти все ингуши, работавшие в поле на весеннем севе, услыхав об этом, бросили работу и сидели дома»
[1355].
