Наконец определился день отбытия Кузнецовых в Москву. В посольстве был дан шумный бал для своих, виновник торжества традиционно надрался и пел сочиненную им песенку о жизни советской колонии.
А у меня сплошные передряги:
Крючок я по ошибке в нос всадил,
Вновь в туалете кончилась бумага,
И сам посол кому-то засадил.
Скандально, конечно, резидент Александр Александрович еле сдержался (хотя про себя радовался, что обкакали посла), но все же посоветовал Кузнецову быть на людях посдержаннее.
Перед отъездом совершил прощальную прогулку по Парижу, покрутился на les Halles, заскочил в Сан-Еусташский кафедрал, он частенько бывал там раньше, любил слушать орган, который и сейчас грустно пел ему «адье», «адье», «адье!», торжественно, словно сам Ротшильд, вошел в отель «Крийон», где в свое время жили участники Парижской мирной конференции, там за сумасшедшую цену отведал рюмку «Реми мартена», затем, как идиот-турист, прошелся вдоль Сены рядом с букинистами, посидел в скверике, грустно смотря на туфлю философа Монтеня, традиционно бросил франк в реку и удалился домой.
Через два дня отбыли поездом в Москву.
Перед каждой командировкой в советскую столицу на Жерара налетали страхи: Господи, не могли найти другого, более опытного сотрудника, чаще выезжавшего из Парижа, не избалованного комфортом! Ночами ему грезилась беспощадная наружка, ходившая за иностранцами бампер в бампер, а если надо, нагло прокалывающая колеса, — о, этот КГБ! — и «ласточку» впихнут в номер, не успеешь очухаться, а она уже прыгает у тебя на груди, и скрытая камера делает художественный фильм! — о, этот КГБ! — и венерической болезнью специально заразят, а потом начнут шантажировать и затягивать в свою нору! или нанесут радиоактивную пыль на подошвы — проверяйся хоть целый день, за тобой даже тени нет, а на самом деле все схвачено и сыщики попивают водочку, любуясь его рандеву с Кузнецовым.
Снилось метро, где он постоянно путался (русский осваивал туго, жалел, что не использовал в свое время бывшую жену), на улицах и переулках без всяких указателей он чувствовал себя, как заблудившийся путник в глухом лесу, с ужасом ожидающий беспросветной мглы, зубовного скрежета диких зверей и прохладно-скользких касаний змей, любивших тихо подползти и ткнуться головкой в ладонь.
— Может, мне поговорить с американцами или с англичанами? Перенять опыт у них? Не раскрывая, естественно, агента, — спросил он однажды шефа.
— И вы туда же! То же самое долдонит мне и министр! Мол, у нас нет опыта и так далее. Франция — великая страна, и как-нибудь мы обойдемся без советов из-за океана, а особенно от соседей-лавочников, которых не удалось проучить Наполеону!
Подготовка к ответственному заданию изрядно измотала Жерара, и он даже похудел на пять кило. В Парижском издательстве «Экспресс», где он иногда показывался, на него смотрели косо, явно как на шпика, — это угнетало: если уж у сограждан он вызывает подозрение, то что говорить о традиционно подозрительных русских, видевших в любом иностранце опасного врага?
Наконец настал страшный день, и Жерар вылетел на проведение операции с ценным агентом. Как только стопы французского разведчика коснулись столицы, на него налетела паранойя: везде чудилась слежка, смотрели из-за каждого куста, из-под земли и из космоса, отражались от стеклянных витрин, от фонарей и от мокрого асфальта, он дергался, иногда рывком входил в подъезд, мчался, задыхаясь, вверх и замирал, слушая, хлопнет ли дверь внизу. Наконец он пересел за руль автомашины, но это только все усложнило: города он совершенно не знал, сбивался с маршрута и однажды по ошибке доехал аж до Клина, думая, что направляется к Красной площади.
Перед днем явки он не мог заснуть, несмотря на успокоительное. С утра выпил много кофе, все внутренности горели и дрожали, но чувствовал он себя героем. Выехал на машине, проверился, бросил ее у метро и проехал несколько станций, затем сел в троллейбус, после чего сменил его на автобус.
Роковая встреча имела быть недалеко от входа в Измайловский парк, неожиданно там оказались толпы народа: власти разрешили свободную торговлю, и все вокруг было облеплено художниками с полотнами, кустарями и скульпторами — не продохнуть!
К счастью, Кузнецов сориентировался, отошел метров на сто в сторону и оттуда помахал Жерару рукой, — тот только содрогнулся: а что, если за ним пришла наружка?
— Вы не знаете, как мне проехать в Сокольники? — начал Жерар словами пароля.
— Да ты что? Спятил? — удивился Кузнецов, обнял Камбона и трижды расцеловал. — Я уже и забыл, какой у пароля отзыв. можешь меня пощупать, если не веришь, что это я. Кстати, место ты подобрал для встречи отвратительное, я сюда добирался целый час. — он улыбался в своем синем элегантном пальто и с непокрытой головой, словно на дворе стояла не русская, а парижская зима.
Будто место подбирают для большего комфорта! Будто пароль не обычная необходимость!
Разгильдяйство агента не укладывалось ни в какие рамки, особенно когда он заявил, что притащил на встречу целый чемодан секретных документов и оставил все в машине — черт побери! а если в нее залезет наружка или просто ворюга?!
А ведь в Париже строго договорились не парковать машину рядом с местом встречи, это же в любом учебнике записано. Да и марку машины выбрал словно специально для иностранного агента: «Шевроле»! Хоть и подержанный, но привлекает внимание. Зачем это?
Тут Кузнецов запросто втолкнул его в машину — это уже совсем нонсенс, любая милицейская проверка — и каюк! Как можно объяснить присутствие французского гражданина в автомобиле сотрудника КГБ?
— Садись, я соскучился даже по запаху Парижа, как там дела? Поедем в хорошее место и выпьем по случаю встречи!
Они мчались по Москве на бешеной скорости, Виктор был беспечен и оживлен, словно они гарцевали на лошадях по Булонскому лесу, раскланиваясь со знакомыми кавалерами и дамами, чемодан с секретными документами, горевший идефикс в голове Жерара, болтался в багажнике.
Вдруг их остановил милиционер — душа Жерара ушла в пятки — хотел оштрафовать за превышение скорости, но Виктор помахал у его носа своим кагэбэшным удостоверением и преспокойно продолжил путь. Почти рядом со зданием Лубянки Кузнецов затормозил и запарковался. Жерар снова облился потом: а вдруг его верный агент все время вел двойную игру и сейчас пригласит его на допрос к следователю, затем международный скандал, суд над шпионом без дипломатического иммунитета и застенки далекой сибирской тюрьмы, где уголовники разыгрывают иностранцев в карты.
Да и ресторан Кузнецов выбрал самый центральный, переполненный иностранцами и агентами КГБ (в списке Жерара он фигурировал, как полностью запрещенный для оперативных мероприятий): шикарный «Савой». Камбон от страха потерял дар речи, но повиновался, вылез из машины, слабо указал на багажник, Кузнецов лишь махнул рукой в ответ: ерунда!
В «Савое» Виктора встретили, как родного. Еще бы! Там он не раз встречался со своей агентурой, его прекрасно знали как сотрудника КГБ и ценили за веселый нрав и хорошие чаевые. Логика Кузнецова покоилась на том, что лучший способ конспирации — это отсутствие конспирации. Может быть, самое надежное — это быть самим собой, ну кто станет докапываться, с кем именно пришел поужинать известный кагэбист? Кому придет в голову, что он сам агент иностранной разведки?
