— Вы разрешите мне примерить вам это ожерелье? — он чуть прижался к ее спине, застегивая сзади серебряное украшение, он брал со стола новые и новые изделия и, сладко улыбаясь, прикалывал к груди и надевал на руки.
Нина чувствовала себя неловко, от запаха его одеколона поташнивало, но что делать, если все арабы одинаковы в своих глупых ухаживаниях?
Неожиданный поцелуй в шею сзади. Отодвинулась, а он вдруг схватил двумя руками соломенного цвета волосы и словно засунул их в рот.
— Прекратите!
Но он, дурак, ухватил и потянул на диван, покрытый оленьей шкурой, прильнул к ней горячим телом — тут запах кислого пота затмил одеколон, и Нина ответила мощной контратакой с криком.
И свершилось бы, и появилась бы еще одна Мессалина, если бы стеклянная дверь не затряслась от сильных собачьих лап: Антон сначала бил по ней лапами, потом стал царапать по стеклу, неистово воя, словно ему отрубили хвост, затем начал оглушительно рычать и лаять — и вдруг стекло раскололось под ударами, и огромный дог на высокой скорости ворвался в комнату, одним прыжком взлетел на диван и вцепился Иссаму в его жирный курдюк. Иссам заорал так, что пес замер от неожиданности, перепуганная Нина схватила Антона за ошейник и выволокла на кухню, а герой-любовник со стонами и проклятиями быстренько сунул в сумку все драгоценности и бросился вон из квартиры, забыв попрощаться с хозяйкой.
Вечером Смизерс ужинал с Ростоу, выбрали пригородный ресторан, и американец любезно заехал за ним на своем открытом белом «Бьюике». Медленно пробирались через суетливый, беспорядочный Каир, дул холодный хамсин, и пришлось поднять брезентовую крышу.
Ужинали легко: немного хумуса с питой, жареный халибат и шпинат, от вина и пива отказались, довольствовались «Перье» и сугубо служебным разговором. Делать ли подход с компрой к жене? Оба не считали прекрасный пол кладезем ума, сошлись на том, что вербовать ее «в лоб» крайне рискованно, она — человек неискушенный, может подумать бог знает что, устроит истерику и, самое главное, ничего не поймет. Итак, остался сам Хват. Почему бы не бросить на него Иссама?
— Провал гарантирован, — холодно заметил Ростоу, смотря на Дэвида, как профессор на глупого ученика. — Во-первых, ваш Иссам сдрейфит, во-вторых, белый человек никогда не поддастся шантажу со стороны араба. Тем более русский офицер. Для него это унизительно. Вербовать должны вы!
Это не лезло ни в какие ворота, держи карман шире!
Если перехватил дело, то сам и вербуй! Или один будет глотать с Хватом устрицы в «Шератоне», а другой размахивать у его носа компроматами? История разведки полна случаев, когда в такой ситуации вербовщику выбивали зубы или огревали по голове бутылкой, особенно это свойственно непредсказуемым русским.
— Нет, — поморщился Смизерс. — У меня вся эта история вызывает чувство омерзения. Я вербовал русских, но чтобы предъявлять такие постыдные фото. Это противоречит кодексу джентльмена. — он с удивлением почувствовал, что говорит чистейшую правду.
— Вы, случайно, не родственник королевы и член палаты лордов? — захохотал американский нахал. — Даже смешно слышать такие рассуждения от профессионала. Вся разведка — это шабаш ведьм и торжество безнравственности. Хорошо, вербовать буду я!
Итак, на авансцену вышла американская разведка, с ее пристрастием к лобовым атакам и мгновенным победам.
Ростоу особо и не раздумывал: что может быть проще, чем пригласить старого знакомого в ресторан и там сделать ему вербовочное предложение? О компромате на данной фазе ни слова, пусть это проходит подтекстом, вроде бы между строк. Но ведь Хват, бесспорно, не осведомлен о наклонностях жены, он не поймет подтекста. О’кей, тогда придется в общей форме намекнуть на деяния половины. Но как лучше это сделать?
На следующее утро Фрэнк набрал телефонный номер военного атташе:
— Добрый день, Аркадий, это Фрэнк. Могу я пригласить вас завтра на ланч?
— К сожалению, я занят. — чувствовалась сдержанность и напряженность.
— А послезавтра?
— Тоже занят.
— А как у вас следующая неделя?
— Вы знаете, Фрэнк, я очень перегружен. Когда освобожусь, то позвоню вам сам. До свидания!
Нет ничего хуже в разведке, чем уплывшая инициатива, когда лелеемая личность обещает позвонить сама, дав тем самым понять, что лучше ее не тревожить, возможно, никогда. Личность не позвонит, она просто хочет отделаться, она не ищет на свой хвост приключений. Иногда меняют номер телефона, адреса, уезжают из страны, делают пластическую операцию.
В Москве дело Хватов пошло по начальственному кругу, вызывая и изумление, и возмущение. Начальник разведки не рискнул нести материалы к председателю КГБ и перебросил все на плечи Васина. Тот тоже не первый день работал в КГБ, тут же раскусил маневр шефа и решил заручиться личной поддержкой резидента, а заодно в случае неблагоприятной реакции использовать его в качестве громоотвода. Осоргина снова вызвали в столицу, вдвоем разработали тонкую тактику доклада председателю: сначала резиденту следует красочно обрисовать агентурно-оперативную обстановку в Египте, а затем, вроде бы между делом, доложить о нестандартной истории. Председатель любил принимать резидентов. Умудренный опытом, до неприличия интеллигентного вида (рядом с другими членами политбюро он смотрелся, как Сенека на фоне дворовой футбольной команды), осторожный, как лис, он умел произвести впечатление.
Осоргин обрисовал ситуацию в Египте, сделал это выразительно и коротко, зная, что председатель не терпит, когда размазывают кашу по тарелке. Когда он перешел к заговору англичан против Хвата, председатель сам бросил ему спасательный круг:
— На какой основе англичане планируют вербовать этого Хвата?
Осоргин посмотрел на Васина, но тот всем видом показывал, что дополнять доклад не имеет желания.
— Мне даже неудобно говорить, но они добыли фото его жены, которая. с черным догом. — Осоргин засмущался и покраснел, словно сам имел несчастье попасть в историю с этим проклятым кобелем.
— Что с черным догом? — не понял председатель, воспитанный в духе аскетического большевизма и считавший вершиной разврата так называемый оральный секс.
— Ну он. это самое. я могу показать фото. — мялся Осоргин и вдруг ляпнул: — Да она живет с черным догом!
Сообщение застало председателя врасплох, такое ему и в голову не приходило, он поморщился, словно съел целый лимон, и упавшим голосом молвил:
— Какая мерзость! Неужели это возможно?
— Вот фото. — лицо у Осоргина стало блевотным.
Но председатель резко отбросил от себя фотографии и скривился еще больше.
— Мы предлагаем срочно отозвать военного атташе! — бодро заявил Осоргин.
Наступила пауза.
— Но я же должен согласовать это с министром обороны, которому он подчинен. Интересно, что я ему скажу? И неужели мы будем писать об этой гадости в ЦК партии?! — одна мысль, что честные партийцы, включая секретарей ЦК и членов политбюро, будут читать такую вульгарную докладную записку, привела председателя в ужас.
