– Я – мертвец неупокоенный, – простонал Еремей. – Почему ты меня не добил, Снар, пока я был жив?!
Я хотел ответить, но Фыф меня опередил.
– Ты чё, дурак, борода? – возмутился он. – Шевелиться можешь, мозги на месте, глядишь, если маза подвернется, еще и на бабу залезешь. А что пульса нет и харя бледная, так оно тебе не пофигу? У меня вон глаз повылазило, что прыщей на заднице, и ничего, привыкаю.
– В общем, он прав, – заметил я. – Знавал я одного зомби, который смог после воскрешения разум сохранить. Ничего, нормально себя чувствовал, когда я видел его в последний раз.
– Это ты про Шерстяного, что ли? – мрачно проговорил Еремей. – Так он мутант. А я – человек…
И после небольшой паузы добавил:
– Был…
– Вот именно – был, – продолжил давить на больное вредный шам. – Теперь привыкай жить мутантом. Хотя вы, дружинники, и так мутанты, по факту рождения, только не хотите этого признавать.
– Ну ладно, – нахмурившись, произнес Еремей, тяжело поднимаясь на ноги. – Теперь я даже и не знаю, как с тобой поступить, Снар, чтоб оно по чести было. С одной стороны, ты мне жизнь вернул, и пока я тебе тем же не отплачу, убивать тебя не имею права. С другой стороны, жизнь ли это, когда сердце не бьется? Не знаю, не разобрался пока, хотя чувствую себя неплохо. И когда разберусь, найду тебя. Чтобы или убить, или сначала жизнь спасти, чтоб Долга Жизни меж нами не было, а после самолично отправить в Край вечной войны. А пока – прощайте.
И ушел странной, немного рваной походкой.
– Ничего так у него с самообладанием, быстро успокоился, – заметил я. – Не каждый, поняв, во что превратился, так быстро возьмет себя в руки.
– Псих больной он, – фыркнул Фыф. – Сначала жизнь спасу, а потом убью. Хрень какая-то, не?
– Может, и хрень, а может, и моральный кодекс у него такой.
– Моральный кодекс, похожий на хрень, хрень и есть, – сказал шам. – Слушай, Снар, может, пойдем уже куда-нибудь, а? А то сдается мне, что, пока мы тут рассиживаемся, те зомбаки пришли уже в себя после моего вопля и сейчас, собравшись в кучу, усердно нас ищут.
– Логично, – согласился я. – Пошли. Тем более что, по моим прикидкам, до кордона осталось всего ничего.
***
Силы кончились. Ощущение безмерной власти над Зоной пропало, как проходит горячечный бред больного после лошадиной дозы антибиотика. Харон вновь осознал себя – собой. Не всесильным духом, почти богом, парящим на уровне туч, при этом мановением невидимой руки управляющим аномалиями и живыми трупами, а смертной тварью, дрожащей от озноба и омерзения к себе, которое наступает после того, как у тебя закончилась власть управлять другими.
– Дурак, – прошипел Харон, сидя на земле и обхватив себя за плечи, чтобы хоть как-то унять дрожь. – Какой же я дурак! Смешал в кучу и стадо зомби, и аномалии, и Поля Смерти, чтобы уничтожить его. А он воспользовался мешаниной и выскользнул из этой кучи-малы. Да и это многоглазое мелкое чудо из другой вселенной не такое уж безобидное, как кажется с виду. Но ничего, нет худа без добра. Теперь я знаю, на что способен этот мелкий ублюдок. Осталось только восстановить силы и не повторить ошибки…
– Эй, ты! – раздался голос сзади. – Чего ты там буровишь себе под нос?
Харон обернулся. Надо же, за собственным нервным бормотанием не расслышал шагов за спиной!
Их было четверо. В одинаковых качественных бронекостюмах с красными вставками и вышитыми погонами на плечах. Пулеметчик, гранатометчик и два стрелка с автоматами в руках. У одного за плечами мощная армейская рация с длинной антенной, у второго – СВД. Не обычные сталкеры, сбившиеся в банду, а хорошо тренированная диверсионно-разведывательная группа одной крупной военизированной шайки, контролирующей значительный участок Зоны. Харон аж невольно застонал. Это ж надо так глупо попасться!
– Мутант, – сказал тот, что со снайперкой, поднимая автомат. – Валим его и двигаем дальше.
– Погоди, – остановил его пулеметчик, похоже, старший группы, судя по звездам на погонах и плечам неимоверной ширины. – Что-то я раньше таких мутантов не видел. Не пойму, как на нем этот экзо держится? Он же ржавый насквозь и давно на куски развалился.
– По ходу, к телу прирос, – сказал гранатометчик. – Это самая первая модель экзоскелета, я такую только в старом журнале видел.
– Значит, ценный мутант, – сказал командир. – А любую ценность такого рода можно использовать. И я даже знаю как. Слышь, ты, черномордый! А ну-ка ложись харей в грязь и заведи руки за спину.
– А если нет? – трясясь уже от злости, спросил Харон.
Командир группы криво усмехнулся.
– Тогда получишь очередь в башку, и одним мутом в Зоне станет меньше. Выбирай. Считаю до трех, а потом не обессудь. И «два» уже было.
Больно это – терять силу бога. Но еще больнее после этого ложиться лицом в грязь, повинуясь команде какого-то идиота с пулеметом в руках, который подкрался к тебе сзади в тот момент, когда ты упивался безграничной властью.
Но у Харона была цель, ради которой стоило жить. И только поэтому он подчинился…
Грязь пахла кровью его людей и кислым запахом пороха от гильз, рассыпанных повсюду. Харон лежал и ждал. Он знал, что сейчас будет. Лязг холодных наручников на запястьях, а потом дорога под ногами и тычки стволами меж лопаток. Но у него была цель, ради которой можно было перетерпеть всё что угодно. Когда есть настоящая цель, ничего не страшно. Ни боль, ни унижение, ни даже смерть, которой Харон никогда не боялся. Потому что глупо неживому бояться смерти.
***
Нас больше не преследовали ни зомби, ни аномалии, ни Поля Смерти. Словно кто-то отменил команду «фас», и все преследователи резко потеряли интерес к двум путникам, идущим по Зоне!
Ну, или почти все.
Меня не оставляло ощущение, что за нами кто-то следит. Чуйка аж звенела. Но кто? Хотели б подстрелить – давно бы завалили, благо мы шли по довольно пересеченной местности, где на каждом шагу кусты да деревья, надпиленные очередями. Прикордонье. Место, где военные увлеченно отстреливают сталкеров, когда те, поднакопив деньжат, пытаются свалить на Большую землю. И удается это не многим. Понятно почему. Сталкер, убитый на пути из Зоны, это почти всегда пусть небольшой, но мешок с деньгами. Пустыми отсюда редко кто выходит, разве что закоренелые неудачники – сначала разочаровавшиеся в жизни на Большой земле, а потом понявшие, что и Зона их не приняла. Но подобных кадров мало. Они либо погибают раньше, либо пулю себе в лоб пускают.
– Не пойму, пасёт нас кто-то, что ли? – сказал Фыф, слегка зеленый с похмелья.
– Ты – и не поймешь? – слегка удивился я.
– Знаешь, птица есть такая – перепи́л, – вздохнул шам. – С бодуна не летает, не чирикает и ни хрена не соображает. Чёт я или реально пережрамши, или пить разучился.
